Запах молодости. Он был вчера. Вялые люди еле топчутся. Допьют, отяжелевшие, пойдут в свои отели. Займутся любовью, если будет не лень.
— Петя! — вышибала как всегда флегматичен, сидит за столиком в углу воплощением вечной истины. О здоровых теле и духе. — Петя, ты только правильно меня пойми, одну бутылку вина, полторашку, мне бармен не даст. Надо, поверь. Сегодня надо, — он протянул Пете мятые деньги.
Петя хотел что-то сказать, но увидел глаза музыканта и промолчал. Красноречиво промолчал, пошел к стойке. Отдал деньги бармену с кислой миной, взял пластиковую бутылку и бокал. Вернулся.
— Пей, забулдыга. Все равно сегодня не возьмет.
Это мы проверим. Стакан. Наверное, приятно спиваться таким вином. Еще стакан. И точно, хмель пробегал, чуть-чуть согревал и уходил, как и следующий стакан. Бездушные песни, дешевая подделка под испанские страдания. Какой из него испанец! Еще стакан. Не берет. А что, собственно? страдать-то? А надо. Это у нас в натуре, в натуре русского народа, любишь — не любишь, а страдать обязан. Какая любовь, какая любовь? К ребенку? К животным? К Родине? Еще стакан. Не берет. И не забывай про братьев. Традиции предков, кровная месть. Закоснелые предрассудки, меняется лишь «прикид» да оружие. Менталитет остается прежним. Еще стакан. Не берет. «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальных. Напоминают мне оне…» Что оне напоминают? Что есть более веселые песни!
— Эх, Петя! Ща спою! — вышибала так же сидел рядом за столиком.
— Угу, не убейся только по дороге.
«Из пункта А в пункт В вышел…» пьяный музыкант. Вино снова сыграло с Виктором злую шутку. Едва он встал, все шесть выпитых стаканов весело шарахнулись ему в ноги. Еще столики эти кто-то так некстати тут понатыкал! Пардон, мадам… мсье…
— Песня о девушке! — лаконично объявил он в микрофон, предварительно пощелкав по нему пальцем.
И — грянул. Не беда, что по-английски. Старик Курт в своей «About a girl» чем-то зацепил этаким, чем-то, что не зависит от национальности. Какой-то разудалой безбашенностью, если так можно выразиться. А безбашенность, как известно, штука заразная. Некто, из оставшихся гринго, пустился в пляс, не потрудившись даже выйти из-за стола на танцпол. Свалился, ясное дело, со стула. Его подруга с легким любопытством наблюдала эти эволюции. Эх, удаль молодецкая!
— Ай кэн си ю эври найт фри-и-и! — ну до чего песня душевная, как бы говорил Виктор. И вдруг замолк, будто на середине ноты ему заткнули рот. Не забыв перерезать струны.
Она шла по проходу между столиками. От входа — прямо к сцене. Чуть бледнее, чем обычно, или это свет так сегодня падает?
Мир исчез.
— Ты же совсем пьяный, — невинное дитя!
— Ну, положим не совсем, — смешно, когда пьяные в дрова люди пытаются сосредоточиться.
— Совсем. Зачем ты…
— Зачем-зачем. «Есть такое слово — надо». Знаешь этот анекдот? И что за манера, вообще! Нет, чтобы спросить: «У тебя что-то случилось, Витя?» Нет, сразу: «Ты пьяный!» И баста.
— У тебя что-то случилось?
Пауза. Разговор из шутливо-дурашливого принимал опасный оборот. Но пьяные — на то и пьяные…
— Случилось. Я думал, ты не придешь.
— Я пришла.
— Вот и прекрасно. Пойдем. Я хочу помирить тебя с морем, — выкрутился старый пьяница.
— Но тебе нельзя уходить! Последний клиент еще не ушел.
— И не уйдет. Его унесут. Поверьте, ему музыка уже не поможет. Пойдем.
Виктор аккуратно зачехлил инструмент, и вот они уже идут по ночной набережной, многолюдной в это время. Идут мимо санаторного пляжа, мимо байкерского бара, туда, где во тьме угадывается морщинистой глыбой Генуэз.
— Куда мы идем?
— Я уж думал, не спросишь. Я не маньяк, если ты об этом. Наша цель — вот этот ближний утес.
Еле заметная тропка вела их наверх. На верх утеса, да-да, того самого. Была она извилиста и даже отчасти опасна — мелкая галька под ногой очень податлива, того и гляди, слетишь в темноту. Вокруг звенела сотнями цикад русалочья ночь — в такой осязаемо плотной, но в то же время прозрачной тьме русалки любят плескаться, говорят.
Вот и вершина. Наш герой достал из-за камня несколько аккуратно наломанных палок, из кармана — сложенную газету.
— Сейчас будет светло, — с этими словами он, как и подобает настоящему туристу — с одной спички, разжег аккуратно сложенный костерок. Но светлее, что интересно, не стало. Точнее, стало, но ненамного. Выхватив у ночи какое-то пространство, костер сделал ее еще более темной вокруг.
Где-то далеко внизу бьется прибой. И кажется, что площадка — на огромной высоте. К тому же она — это все, что осталось от земли.
— Ты слышишь море? Оно такое разное! Бывает доброе, бывает злое. Но ведь и мы разные. Сегодня тебе хорошо — ты смеешься, завтра плохо — плачешь. Так и море. Оно — как мы, живое. Его нельзя не любить! — приступ бурного красноречия увлек Виктора к самому краю утеса. Он размахивал руками. Он взывал. Как Цицерон. Она сверкала звездами глаз из темноты.
— Кх-кхм… Тут некоторая заминка… Ты, пожалуй, отвернись ненадолго… А то еще подумаешь чего…
Виктор стянул непослушными руками футболку и шорты — не будем забывать, что он все еще изрядно пьян — и остался в трусах, метко прозванных в народе «парашютами». Потом, качнувшись, достал из-за камня два коротких факела. Поджег их от костра и опять вернулся к краю утеса.
— Итак! Я должен это сделать. И я это сделаю, — факелы в обеих руках чадно разгорелись.
Нина, повернувшись, с ужасом глядела от костра.
— Виктор! Что ты собрался…?
— Ты не думай… ик… дело не в адреналине! Просто есть вещи, которые… ик… я должен сделать! Я должен… ик… прыгнуть в море, с этими… ик… ночью, короче… Ик… мы ж не спрашиваем у Бога, поче… ик… му надо родить сына, построить дом и… ик… это… дерево… Это ж аксиома…
Как на беду, на нашего героя навалилась икота. К тому же его била крупная дрожь, несмотря на алкоголь, ему было вульгарно страшно.
Она вскочила, во всем облике ее было — удержать.
Оттолкнувшись от шершавого, холодного уже камня, он рванулся к звездам, будто пытаясь сжечь какую-нибудь наиболее близкую поднятыми над головой факелами.
— Не-ет! — она подбежала к самому краю обрыва. В глазах ее рушились миры.
Но он не видел этого. В верхней точке он остановился на секунду, будто раздумав: «А ну их, эти звезды!» Факелы ярко вспыхнули. В лицо ему усмехнулась темная бездна. И пал он сбитым бомбардировщиком. Не хватало только надсадного воя. А так все атрибуты налицо — коптящие факелы, дающие только красноватый силуэт, и полная невозможность остановиться в полете…
Море встретило его прохладной пустотой. Только слева он физически почувствовал какую-то темную массу. Всплыл, отфыркиваясь. Ну точно, обломок скалы совсем рядом, а днем ведь влегкую дальше улетал. Да, еще неприятность, трусы-«парашюты» слетели. Может, рядом плавают где? Нет, мы их потеряли. Что характерно, хмель прошел. От удара об воду, наверное.
