Впервые снова выходить было страшно. Агата, как всегда, чувствовала что спина напряжена, что не хватает и капюшона, и полного обзора. Ладони мокли, кулаки сжимались. В этом доме было особенно сложно, потому что постоянно чувствовалось присутствие других людей, но они оставались безликими и незаметными.
И пусть понятно, что служащие таким образом просто стараются исполнять свои функции незаметно, не тревожа хозяйский покой, но для повышено тревожной Агаты это выглядело, будто из-за каждого угла и куста идёт слежка…
Без Гаврилы она выйти не рискнула бы, а с ним, внезапно, да. Ей нужен был человек, за которого можно цепляться. Костя больше не годился. Он был источником боли, злости и отчаянья. А Гаврила…
На его счет нельзя заблуждаться — Агата прекрасно понимала, но в нем было что-то располагающее. Хотя бы ситуативно. Хотя бы… Чтобы с ума не сойти.
Они гуляли, Агата вела себя дергано, Гаврила делал вид, что не замечает этого. Усмехался еле-уловимо, говорил о чем-то, спрашивал — немного. Когда Агата ёршилась вместо того, чтобы отвечать, снова или усмехался, или в шутку сводил, или тему менял.
Он не то, чтобы выпытывал, скорее отвлекал. Поручение ли это Кости — Агата не знала, но получалось у верного Гаврилы очень даже неплохо.
Настолько, что увидев, как он приехал, через день день, она даже легкое предвкушение испытала.
А на третий раз рискнула выйти уже сама.
Точнее с Боем.
Ей сразу приглянулась массивные качели. Но далеко не сразу хватило смелости присесть на них.
Это казалось чем-то опасным. Будто шаг к привыканию, которого Агата не хотела.
Настойчиво убеждала себя, что всё временно. Всё пройдет. Совсем скоро…
Не была дурой и в самообман не бросалась.
Не случись с ними то, что случилось, не докажи Костя своим поведением, что она для него — не больше, чем прихоть, которой можно распоряжаться на свое усмотрение, у Агаты, наверное, сердце на клочья рвалось от того, что она всё же оказалась в собственной сказке. Но дьявол в мелочах. И в сказки она больше не верила. Ведь в них-то те самые мелочи деликатно упускаются.
Гаврила подошел, подмигнул, как делал всегда, усмехнулся, следя вместе с Агатой за тем, как приветствовать его несется отбежавший дог…
— Как может идти солнечный свет?
Пусть Агата понимала, что это ненормально и безосновательно, но следила за тем, как Бой радуется гостю, и испытывала ревность…
Она вообще, кажется, очень ревнивая. Может в этом вся беда? Говорят же, что не бывает мужчин, которые не левачат? А на проявление силы против собственной воли вообще положено истекать… Браковочка она какая-то, получается… Не может осознать масштабы свалившегося счастья…
Злая ирония растянула девичьи губы в такой же улыбке…
Браковочка. Определенно. Во всех смыслах.
— Ты бледная. А так розовеешь. Хорошеешь. Так что идет тебе свет. Идет.
Реагируя на пояснения Гаврилы, Агата просто пожала плечами, следя за тем, как продемонстрировав счастье от встречи, пес снова понесся играть со струями воды системы полива газона…
— Зачем Косте всё это? Дом такой… Сад такой… Машины… Бассейн… Качели… Он же не бывает здесь. Для кого всё это?
Агата размышляла об этом давно, ещё со времен первого приезда, но у Кости сейчас не спросила бы.
Они не общаются — воюют. Но любопытно ведь. Непонятно. А Гаврила… Лучше других понимает Гордеева, кажется…
Гаврила несколько секунд смотрел на Агату, потом на дом…
Действительно большой. Не для одиночки с огромным псом. Определенно.
— Для тебя? — мужчина спросил, девушка фыркнула, отворачиваясь.
Посчитала, вероятно, что Гаврила её за дуру держит, а он… Другое имел в виду.
— Как дела, сестрёнка?
Следующий вопрос Гаврила задал через несколько минут.
Сам следил за тем, как по газону с абсолютно щенячьей непосредственностью гоняет Бой. Агата снова прикрыла глаза, подставляя нос солнцу.
Услышала вопрос, подумала, попыталась в голове сложить, что ответить…
Ведь на самом деле, плохо, но немного легче. Ей было куда сложнее, постоянно ожидая, боясь, борясь с собой, чувствуя рядом присутствие Кости. А без него — терпимо. Пока не кроет страх из-за того, что она по-прежнему беременна. И по-прежнему ничего не решила.
Но без постоянного нахождения рядом Кости даже это переносить было легче. Мутило меньше. Слез было меньше. Ненависти к себе.
Только вот с Гаврилой же этим не поделишься…
— Почему Гаврила? — Агата задала встречный вопрос, явно удивив. Брови мужчины взлетели вверх, он улыбнулся, пробегаясь взглядом по ней будто с новым любопытством… Вероятно, не ожидал такой заинтересованности. Вероятно, считал, что Агата, как и Костя, живет только собой…
— Бабушка назвала. В честь своего отца. Маманя родила меня, своей матери оставила и свинтила, даже не назвав. Вот я в селе и рос Гаврилой. До одиннадцати. Коров доил. Кур кормил. С петухами дрался. Побеждал… — Гаврила сказал вроде как гордо, Агата не сдержала улыбку, продолжая держать глаза закрытыми, чувствуя, как солнце греет кожу. А где-то в голове мальчик, бегающий за петухами… — Пока не умерла моя Лампа. Евлампией бабушку звали. Потом мамка забрала. Но она бухала, ей было не до меня. Попал в плохую компанию…
Агата повернула голову, посмотрела на мужчину, сощурилась немного…
— В ту же, что и Костя? — спросила, уловила усмешку…
— В ту же. Мы дрались за деньги. Развлекали. На нас ставки делали.
— Детьми? — Агата и сама не сказала бы, почему, но сердце будто сжалось. Слишком стала сентиментальной. И слишком хорошо снова картинка перед глазами, пусть теперь-то они уже открыты…
— Мы тогда считали себя уже взрослыми. Но, как видишь, живы-здоровы. Относительно…
Гаврила развел руки, сделал оборот вокруг оси, демонстрируя, что действительно…
Из грязи в князи. Из того мальчика, которого Агата успела представить — худого и битого — в красивого мужчину в дорогом костюме. И в другого тоже…
— А ты Агата почему?
Из размышлений Агату выдернул следующий вопрос. Она даже не сразу поняла, о чем спрашивают, потом же взгляд опустила, поняв, что смотрит на Гаврилу с жалостью и пристально, а судя по его усмешке — не надо…
— Просто красиво. Маме нравилось…
Ей когда-то тоже было любопытно. Маргарита улыбалась только и объясняла, что долго выбирала, никак не могла подобрать «то самое», а прокатав на языке «Агату» — влюбилась. И свою увидев — тоже.
В детстве Агате очень нравилось слушать мамины рассказы о собственном рождении и неосознанном детстве. Ловить улыбку Маргариты, умиляться вместе с ней.
Но сейчас снова сердце сжалось, и к щекам прилил жар. Потому что потом-то была Агата и счастье, ею подаренное, а сначала и Маргарита наверняка хотела сделать аборт. Она же осталась одна. Отец не собирался участвовать. Это было ясно.
Мотнув головой, Агата постаралась отогнать от себя ненужные мысли. Напомнить себе же, что это разные ситуации. Очень разные ситуации.
Маргарита не знала, сколько зла будет в её жизни и в жизни её ребенка. А Агата знает.
— Правда красивое. Мама шарила…
Не подозревая, что ответить, Агата улыбнулась просто, потом же снова повернула голову к Бою. Смотрела…
— У него шрамы. Много. Когда живот гладишь — чувствуешь прямо. Что с ним делали? Его так дрессировали?
Спросила, возвращаясь к Гавриле. Мужчина тоже следил за псом. Слушал Агату, губы подрагивали. Потом на неё посмотрел, сощурился…
— Ты хочешь услышать, что Костя и над псиной своей издевается, да? Бычки тушит развлечения ради?
Агата думала, что выдержит этот слегка насмешливый взгляд, но не смогла. Опустила свой. Пожала плечами.
Говоря честно… Наверное, да. Хотела услышать это. Чтобы возненавидеть сильней. Чтобы окончательно убедиться — он такой жестокий со всеми, кто его любит… И не она одна при этом продолжает… Мотнула головой, чтобы даже мысленно не ляпнуть, снова посмотрела на Гаврилу.
