– Добрый вечер, сын, – говорит отец и проходит внутрь. Я хочу добавить «как к себе домой», но эту квартиру покупал он и долгое время жил здесь, отсюда уходит в свободное плавание, она до сих пор наполовину ему принадлежит, потому… да, он у себя дома.
– Привет, пап.
– У себя? – он кивает на запертую дверь в мамин кабинет.
– Да. Уже третий час не выходит.
– Разберусь, – говорит отец. И повелевает. – Иди к себе.
Я повинуюсь. Мой родитель не тот человек, чьи приказы или указания стоит пропускать мимо ушей. Тех, кто это делает в его компании, ожидает увольнение, а мне он теперь, конечно, ремнём по мягкому месту стучать не станет, как это было однажды в далеком детстве, когда я запульнул в шредер в кабинете (той самой комнате, где теперь мама оборону держит) целую папку с документами. Оказалось – очень важными. «Сам виноват, в сейф надо было класть, а не на стол!» – защищала меня тогда мама. Но по жопе мне крепко досталось, несмотря на «адвоката».
Иду к себе в комнату, плотно запираю дверь. На свете нет другого человека, среди всех шести миллиардов, который бы так же сильно хотел… нет, жаждал! Алкал! Желал услышать то, что происходит в той части квартиры. Но увы. Стены в нашем доме толстые – хоть ухо прикладывай, хоть чашку вместе с ним – ни звука. К двери то же самое: слышно было только глухое «бу-бу-бу» отцовского голоса, потом щелкнул замок, и всё.
Я не мог сидеть. Я не мог стоять. Я не был в силах лежать. Как волк в клетке, нервно ходил по своей комнате из угла в угол, ожидания вердикта. Наконец, послышалась новая отцовская команда:
– Саша! Выйди.
Я рванул к двери, едва не споткнувшись о ковер. Оказавшись в коридоре, замер. Напротив стояли мать с отцом.
– Сын, – строго сказал отец. – Мама тебя отпускает.
– Но есть условие, – заявила она.
– Слушаю, – поспешно ответил я.
– Ежедневно. Ровно в шестнадцать часов по московскому времени. Это значит, что я Токио будет двадцать два часа, ты будешь мне звонить и докладывать, как дела. Понятно?
– Послушайте, родители, я вам что, школьник? Мне уже сколько лет, по-вашему, чтобы вы меня так жестко контролировали? Если кто забыл, то мне уже двадцать! – взыграло во мне ретивое.
– Молодой человек, – холодно сказала мама, – если вы думаете, что мы тут с вашим отцом собираемся устраивать переговоры или торговую сделку, то вы глубоко заблуждаетесь. Я повторяю: в тот момент, когда вы станете сами зарабатывать себе на жизнь, в тот самый момент, не раньше, я признаю в вас… мы признаем в вас самостоятельную взрослую личность. А пока, если вы не согласны…
– Согласен! – выпалил я. Если матушка перешла на официальный тон, пиши пропало. Это последняя стадия её волнения. Если стану дальше гнуть свою линию, она вообще перестанет со мной общаться. Будем жить, словно чужие под одной крышей. И такое проходить пришлось однажды.
– Я согласен, – повторил я, переводя взгляд с одного родителя на другого.
– Инструкции получишь завтра утром, я позвоню в десять часов, – говорит отец. – До свидания, Лина, – голос, когда он обращается к маме, становится мягче, я бы даже сказал бархатнее, и потому в ответ она говорит:
– До свидания, Кирилл.
Они прощаются. Мама уходит в свою комнату, отец покидает квартиру, а я возвращаюсь к пельменям. Придется доливать воды и снова ждать, пока она забурлит – в прошлый раз я поспешно выключил плиту.
Не понимаю. Как отцу удалось её уговорить? Какие аргументы он приводил? Что-то пообещал, может быть? Да это всё ерунда. Макс – вот тут гвоздь программы! Как ему удалось рассказать о нем, да ещё отправить меня под его, так скажем, управление?! Ничего не понимаю. Абсолютно. Тайны Мадридского двора, да и только. Санта-Барбара, блин! Помнится, был такой сериал. Я глянул пару серий – скучно. Для интереса прочитал в интернете – их десять тысяч! Жесть! И ведь кто-то всю эту муть смотрел!
Пельмени вскорости готовы, я их быстро поглощаю, старательно дуя. Вообще-то, когда мамы дома нет, я предпочитаю питаться в своей комнате, за монитором. Там можно инет включить и киношку скачать. В социальных сетях пошариться. Наконец, сделать что-нибудь, как мама говорит, «в рамках образовательного процесса». Но это – если её нет. Когда она внутри, всё. Только кухня. Запретила мне питаться в комнате ещё в двенадцать лет, когда я однажды опрокинул тарелку супа себе на клавиатуру. Новенькую, которую долго у матушки клянчил. И угробил в первый же день. С той поры ни-ни.
Когда я уже стану зарабатывать сам, чтобы вырваться из-под этой опеки! Даже завидую мажорке. Она немного старше меня, всего на пять лет, но уже самостоятельный человек. Байк, квартира, любовник. Полный набор! Ах, да, ещё очень богатый «папик». Думать так о собственном отце неприятно, только это не моё слово – Максим. Все-таки гадина она редкая. С моим папашей любовь крутит, а за его спиной…
Вот где совесть у мажорки? Хотя какая у таких, как она, может быть совесть? Она её продала вместе с душой за деньги. Всё равно ей завидую! Мне-то кому бы продаться, чтобы столько иметь? И работать не надо – сиди себе на чужой шее. Хотя нет. Я и так уже слишком давно этим же и занимаюсь. Свободы хочу. Независимости. Но придется учиться, ждать и терпеть. Отец же обещал меня главой своей компании сделать когда-нибудь.
Мысли плавно переводят меня к Максим. Я представляю, как мы будем ехать с ней. Сначала на машине, потом на самолете лететь много-много часов… И всё это время она будет рядом. Такая близкая, но в то же время недосягаемая. Я закусываю нижнюю губу. У меня внизу кое-что стало напрягаться от одного представления, как мажорка будет рядом со мной, и я смогу протянуть к ней руку…
Глава 10
– Здорово, Сашок! – весело кричит мне мажорка утром следующего дня, когда я, собрав сумку с вещами и получив строгое напутствие от моей строгой профессорской маман, которая повторила всё, что было сказано накануне, вышел во двор нашего академического дома.
Сашок? Откуда мажорка знает, что я такое обращение к себе ненавижу всей душой? Неужели ей отец об этом сказал? Ну, лежали они такие расслабленные в постели, и папенька своей любовнице на вопрос «У твоего сына есть вариант имени, которое он терпеть не может, хочу его побесить. Подскажи, а?» отвечает «Да, конечно, он с ума сходит, когда его зовут Сашок».
Я как представил эту картину, аж кулаки со злости сжал. Так захотелось двинуть Максим по её не в меру ухмыльчивой физиономии, что пришлось приложить немало силы воли, чтобы сдержаться. Она все-таки девушка. Но руки-то как чешутся! Так и вмазал бы! Ничего, будет и на моей улице праздник. Когда-нибудь. В конце концов, отец сказал, что я наследник его состояния. Вот будут у меня деньги и власть, я эту Максим в порошок сотру и в унитаз спущу за все свои обиды.
А мордаха у неё ухмыльчивая. Нет-нет, я не ошибся. Моя матушка профессор филологии. Потому я правильно выразился. Не улыбчивая. Есть разница между двумя эмоциями. Первая – это стёб, издёвка, сарказм. Вторая – по большей части добрая. А у неё откуда доброта? Язва натуральная.
– Твоими молитвами, – бурчу в ответ.
– Я атеистка! – смеется мажорка в ответ. Ну, какое чудесное открытие! Как же я сразу-то не догадался! «Таким, как ты, нужна лишь одна вера – в бабло», – подумал мрачно.
Молча сажусь в такси на заднее сиденье. Максим расположилась впереди, рядом с водителем. Двери закрываются, мы уезжаем. «Это тебе очень повезло, что рядом не села, хамка, – думаю, глядя ей в аккуратно подстриженный затылок. – А то бы много чего услышала». Кривлю рот: не нравится её прическа. Под мальчишку сзади, а спереди то ли каре, то ли… Челка, короче, длинная. Максим её постоянно поднимает, та опускается. Или головой взмахивает, чтобы с глаз волосы убрать. Виски острые и торчат, как две стрелочки. Глаза подведены, губы ярко накрашены в какой-то темно-вишневый цвет. «Боевая раскраска, как у папуаски», – оцениваю её облик. Но где-то в глубине души понимаю, что меня это заводит. Как и её узкие джинсы, плотно обтягивающие классную фигуру. И всё остальное, весь её облик… А попка! «Стерва», – мелькает в голове, и потом стараюсь смотреть только в окно.
