резиновым членом я разговаривала чаще чем с людьми.
Дверь машины хлопает. Стою и жду очередной колкости, но он долго шаркает ногами. Сигаретный дым то и дело долетает с ветром. Потом приглушенный разговор по телефону. Судя по всему, с пилотом самолета.
— Есть вода? — спрашиваю я, поворачиваюсь и смотрю на его напряженное лицо через машину.
— А что, мой вкус чем-то хуже других, — злится он, но я вздергиваю бровь.
Ну, что за придурок.
— Я просто хочу пить. Или мне положена только твоя, отравленная злобой, сперма?
После небольшой войны взглядов он все же лезет в машину. Потом обходит ее и встает рядом со мной. Но дает попить только после того, как обсмоктал горлышко сам.
Детский сад…
— А мужикам что больше нравится? Когда ты сосешь, как невинная. Или, когда заглатываешь по самые яйца?
Горло, орошенное прохладой, тут же стягивает ожогом обиды. Отвожу горлышко бутылки от губ, слизываю остатки капель и вижу, как внимательно он следит за моим языком. Хочется плюнуть ему в лицо, но я понимаю, почему он спрашивает.
Вчера я выставила себя весьма невинной, а сегодня за пару мгновений довела его до оргазма.
— Ты мне скажи, — поворачиваю голову и упираюсь в злой взгляд. — Что тебе больше понравилось? Вчера ты умолял меня кончить…Ну, что ты так смотришь!? Да, я шлюха! Хочешь бросить меня прямо здесь?! Противно сидеть со мной в одной машине? Может быть ты боишься, что я заразила тебя чем-то?
Мой крик эхом разносится по полю, и я набираю воздуха, чтобы продолжить, но забываю, как вообще говорить, когда этот придурок хватает меня за горло и рычит:
— Лучше бы ты сдохла…
А потом нападает броском кобры на губы. Рукой сжимает затылок, чтобы не дергалась. Целует зло, остервенело, агрессивно. Почти совершает насилие, но и я в долгу не остаюсь. Вцепляюсь в его короткие волосы пальцами и тяну со всей силы. Кусаю губу и тут же чувствую вкус крови.
Никита отталкивает меня от себя и стирает с губ кровь.
— Дрянь… Садись в машину. Не мечтай, что я тебя оставлю. Ты у меня теперь в долгу…
— А может у твоего папы? — язвлю я. — Или хочешь сказать, что это были твои деньги?
— Не мои… Вот только убил ради тебя я. И трахать тебя буду тоже только я.
Мы молча садимся в машину, после чего молча доезжаем до частного аэропорта. И я чувствую, как меня трясет от противоречивых эмоций. С одной стороны, я чертовски благодарна, что он выкупил меня, что убил Марсело, а с другой хочется пришибить этого горе рыцаря. Он, судя по всему, не знает о благородстве ничего.
— Это частный аэропорт, — подаю я голос и тут же слышу шипение:
— А у тебя есть документы, чтобы поехать в обычный?
— Нет…
— Тогда просто закрой рот. Когда ты его открываешь, мне хочется заткнуть его членом.
— Ты мне почти в любви признался, — смеюсь я, чем злю его еще больше. Так что из машины он меня почти выволакивает и под руку, как заключенную, ведет в стеклянное здание аэропорта.
Там сразу в кафетерий.
— Кофе с виски. И сэндвич с ветчиной. Тебе что? — поворачивается Никита ко мне, пока я рассматриваю витрину. А за прилавком симпатичная девушка, которая недоумевает, что такая, как я, делаю с таким, как он.
— Можно все? — спрашиваю, на что кассирша открывает рот, а Никита только язвит:
— После работы аппетит просыпается?
— Нет, просто хочу стать толстой и некрасивой, чтобы тебя больше не возбуждать. Так можно мне поесть? Мне же нужны силы, чтобы удовлетворять своего любимого клиента, — веду рукой по его напряженной груди. Он тут же сжимает запястье пальцами. И не отпускает. И мне кажется, что больше никогда не отпустит.
И почему мне хочется, чтобы не отпускал.
— Мы вон за тем столиком будем, — платит Никита той же картой, с которой недавно снимал деньги. И мне даже интересно, заработал он сам хоть фунт? — Принесите все, что на витрине.
Мы пьем кофе, едим и почти не сводим друг с друга глаз. Как два соперника перед боем. Обстановка столь напряженная, что будь мы не в зале ожидания, а в спальне, сомневаюсь, что я осталась бы в положении стоя. Но несмотря на это. На его отношение, хочется сказать ему человеческое спасибо.
— Ты спас меня…Спасибо, — говорю я, проглатывая кусок круассана после того, как умяла два пончика и три сэндвича.
— Заебись… Было, кого спасать? — шипит он, потому что кассирша продолжает на нас поглядывать. — Живешь в дыре. Без документов. Сосешь, как будто годы тренировалась. Ты хоть пыталась жить нормально? Ты хотя бы боролась за себя?
Есть желание заплакать, буквально зарыдать, но я не доставлю ему такого удовольствия. Он сам за мной пришел, он сам решил нелегально вывести меня из Европы. В конце концов, он за мной вчера поплелся.
Пусть утрется, я не собираюсь оправдываться. Ни тем более что-то рассказывать.
Демонстративно выпиваю остатки кофе и забавляюсь тем, как его трясет.
— Ну и что ты молчишь…
— Моя задача сосать, а не развлекать клиента разговорами…
Он резко поднимается, так что стул его падает, но нашу ссору прерывает звонок, и он спрашивает меня по-русски.
— Знаешь русский язык?
Делаю вид, что не понимаю, о чем он. Пусть думает, что я дура. Обычно это и помогает людям выжить.
— То и значит, что нашел… Жду самолет Грановски. Думаю, часа через четыре будем в Москве. Отец! Я же сказал, что уверен! Это она! — рычит он в трубку и поднимается, а я маскирую смешок кашлем.
Не так в раю все хорошо, как кажется на первый взгляд. Но и в моем раю не так все хорошо, как я себе придумала.
Никита заканчивает разговор и кивает на самолет за окном. Небольшой, белоснежный, он приземляется, и сердце вскачь.
Не важно, что ждет меня в России, самое главное, что там будет возможность начать все заново. Если Никита мне позволит.
Потому что первое, что он делает, когда красивый пилот мной восхищается, говорит ему по-русски:
— Она тебе не по карману.
Успокаиваюсь только, когда самолет набирает высоту. Наверное, был страх, что Никита передумает. Что поймет, какую головную боль купил.
Он скорее всего и понимает. Именно это и беспокоит. До сведенных скул. До третьего стакана виски. Как вспомню вкус, так плохо становится.
Меня пытались как-то накачать этой дрянью. И еще чем-то. Но все, что у них вышло, это оттирать мою рвоту
