нужном месте. Только для кого нужном?
Ладно, буду дурой, если не скажу, что: а) я ему благодарна, что он мне так помогает; б) это чертовски приятно. Значит, ему не все равно.
— Ну, ты можешь идти. Все в порядке.
Конечно, я должна была съязвить. Я же не могла после всего случившегося вести себя дружелюбно как раньше.
Я так и лежала с закрытыми глазами, никаких шагов не слышала. Значит, он по-прежнему сидит у моего окна. Если его игнорировать, то он уйдёт.
— У тебя была депрессия, или ты это сказала, чтобы посильнее ее ранить?
Я сглотнула. Нет, не надо меня спрашивать про тот год.
— Была. И нет, ее это не ранит. Ей все равно.
Он шумно выдохнул.
— Расскажи мне.
— Зачем? Чтобы ты снова назвал меня психопаткой, которая год лечила свою кукуху?
Конечно, я помнила его слова у бассейна.
— Совру, если скажу, что не хотел тебя обидеть. Хотел, — признался он.
— Зачем?
— Сам не знаю. Временами ты меня так сильно бесишь, что хочется взбесить и тебя.
Я продолжала лежать. Вообще я не готова была к разговорам, а уж тем более с ним. Была уверена, что до конца моего пребывания здесь, а надеюсь, что папа согласится и купит мне билет пораньше, мы не будем общаться. Зачем? Каждый раз я остаюсь в дураках. Он играет, издевается, потом снова играет. И так по кругу.
— Так, на счет депрессии. Она у тебя была из-за мамы?
Я не знаю, смотрит он на меня или нет, я просто кивнула.
— Как это вообще ощущается? Нет, я знаю, что это слово обозначает. Но сейчас так опошлили значение.
Я сделала глубокий вдох. В принципе, ничего плохого в том, чтобы рассказать нет. И если я на самом деле скоро уеду, то можно поднять белый флаг на пару дней. Все равно я вряд ли его увижу снова, потому что к маме я больше не приеду.
Я села в кровати, откинувшись на подушки. Саша все ещё сидел на тахте, согнув одну ногу в колене, облокотившись на окно. От мысли, что возможно я его больше никогда не увижу, внутри что-то сжалось. Но я не должна так реагировать. Не увижу, и слава Богу! Больше никто не будет трепать мне так сильно нервы.
— Как будто вообще нет сил. Никаких. Даже просто поднять руку ты не можешь. Тебя прибило бетонной стеной, и ты лежишь, пытаешься дышать. Кстати, дышать получается не всегда…
Он грустно посмотрел на меня. Нет, вот жалеть меня точно не надо.
— Но все позади. Я вышла из этого состояния.
— Как?
— Почти как ты и сказал — я лечилась у психиатра. Мне выписали мощные препараты, которые реально помогли.
По его взгляду я не могла понять, о чем он думает. Саша просто смотрел на меня, не отрываясь.
— А какие последствия? Вряд ли все прошло без следа.
— Ну, свидетелем одного из таких историй ты стал недавно. Если я испытываю сильные эмоции, то могу терять сознание, потому что психика не справляется. Это как с компьютером — системе нужно перезагрузиться.
— Но ведь это опасно?
Я пожала плечами. К сожалению, это уже никак не исправить, кроме как контроля. Если следить за своим состоянием, конечно, можно избежать подобных эмоциональных перегревов.
— Какие ещё последствия?
Я задумалась. Зачем я ему это рассказываю? Зачем он спрашивает? Неужели, интересно? Или он собирает информацию?
— Панические атаки.
— И как часто происходят?
Я взяла в руки телефон, открыла переписку с папой.
— Так, в последний раз было в день, когда мы ходили гулять с Лизой, Степой и Андреем.
— Ты записываешь?
Я покачала головой.
— Я отправляю папе смайлики. Если ставлю голубое сердечко, значит, я справилась. Если фиолетовое — нет.
— Какого цвета сердечко ты отправила в тот день?
— Голубое.
Он слегка улыбнулся. Разве ему не должно быть все равно? Мы так и сидели, глядя друг на друга, пока он не прервал тишину очередным вопросом:
— С этим тоже никак не справиться? Нельзя вылечить?
— Нет. Просто жить. И принимать вовремя все препараты, — нехотя ответила я. Заметила, если кому-то говоришь, что пьешь лекарства на постоянной основе, ты автоматически становишься больным. По факту так и есть — моя психологическая болезнь на всю жизнь со мной. Но вот в чем прикол — большинство людей также болеют, но даже не подозревают об этом. Они списывают все на усталость, переизбыток кофе или алкоголя. На самом деле вся проблема в голове.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось такое пережить.
Он сказал это настолько искренне, что я даже растерялась. Я пыталась вспомнить, говорил ли кто-то кроме папы и Лизы со мной так откровенно, обсуждала ли я с кем-то ещё мои проблемы? Если не считать врача, то Саша первый, кому я рассказываю. Это с одной стороны немного приятно волновало, а с другой — пугало. Я до конца так и не поняла его отношение ко мне. Вдруг он использует мои слабости против меня же? И как всегда — часть меня не верила, что он так может со мной поступить. Если бы он хотел сделать мне больно или плохо, разве бы он заботился обо мне в ту ночь? Он бы бросил меня там с наркоманами и ушел. С другой стороны, он сам меня туда и позвал. Ничего не понимаю.
Но сейчас выяснять я ничего не хотела, меня интересовал только один вопрос, настала моя очередь получить ответы.
— А ты? Почему ты ведешь себя как полный придурок? Что случилось? — я ожидала, что он разозлится, либо откажется отвечать, либо встанет и уйдёт. Но вместо всего этого он просто рассмеялся.
— Если я скажу тебе правду, ты убедишься в том, что я полный придурок, — продолжал он смеяться.
— О, так даже интереснее. Ну? — я села на самый край кровати, чтобы быть к нему ближе, и скрестила ноги.
Он пристально смотрел на меня, потом заговорщицки улыбнулся и наконец-то сказал:
— У меня нет причины.
— Это как? — не поняла я.
— Ну, вот так. Я рос в обычной семье. Никакого домашнего насилие, никаких побоев. Меня не задирали в школе, я не был самым слабым, у меня было почти все, о чем в мечтал. В общем, все в пределах нормы.
Если бы я сама не столкнулась с психологией, не была в терапии, возможно, я бы поверила в это. Но вот что я давно поняла — мы ничего не делаем просто так. Причина может крыться в чем угодно, стоит лишь
