Наконец, все преграды рухнули, и он овладел ею, проникая в самую глубину ее существа до самого сердца, и она откликнулась ему навстречу теплой свежей волной, беззаветно, без остатка отдаваясь ему. И ее кричащая жажда обладания ничем не уступала его.
Их воспоминания стали реальностью, прошлые страдания перетекли в нынешнюю радость, желание растворило в себе обиды. Их тела слились в остром наслаждении. Истосковавшиеся друг по другу, они испытали небывалый подъем, а неистовый финал почти лишил их чувств. Как бы ни прекрасны были минуты любви, пережитые ими в прошлом, на этот раз их соитие было самым ошеломляющим, чем когда-либо прежде, и они были опустошены силой своего соединения.
Потом, когда они лежали в изнеможении, сжимая друг друга в объятиях, не в силах оторваться друг от друга, Пол сказал:
– Я никогда больше не расстанусь с тобой, Эмма, до самой смерти. Я знаю, ты боишься, что я брошу тебя, но напрасно. Я уверен, что мы всегда будем вместе.
– Я не боюсь, Пол, – ответила Эмма, уткнувшись лицом ему в грудь. – Я верю тебе и знаю, что теперь ты не покинешь меня.
Он почувствовал, что она улыбается.
– В чем дело?
– Когда-то, много лет назад, один человек называл меня „неверящей Эммой”. Возможно, я была ею. Помнишь, как ты цитировал мне Абеляра перед отъездом на фронт и убеждал меня верить?
– Да, я помню, любимая.
– Так вот, если бы я сохранила веру, когда ты уехал в Австралию в 19-м, то, может быть, нам не пришлось бы испытать всех этих мук и страданий. Я никогда больше не стану сомневаться в тебе.
Он улыбнулся, прижал ее теснее к себе и поцеловал волосы.
– Мы еще наверстаем упущенное за эти годы, после моего возвращения в Австралию.
Слегка дрожа от холодного декабрьского ветра, Эмма вошла в свой дом на Раундхей. Она выскользнула из собольего манто, которое Пол купил ей прошлой зимой, когда они были вместе в Нью-Йорке, и бросила его в кресло. Она быстро пересекла холл, с приливом внезапной нежности подумав о Поле. Ей следует немедленно позвонить ему и сообщить, что она завтра приезжает в Лондон. Эмма вошла в библиотеку и изумленно застыла на пороге.
– Бог мой, Эдвина! Что ты делаешь дома? Я думала, зимний семестр кончается только на следующей неделе.
– Он и не кончился, – огрызнулась Эдвина, холодно глядя на мать.
Лицо дочери было необычно бледным, и ее волнение невольно передалось Эмме. Подойдя к дивану, Эмма сделала движение, чтобы поцеловать дочь, но Эдвина быстро отвернулась. Поколебавшись немного, Эмма села напротив. При ближайшем рассмотрении дочь выглядела совершенно больной. Или просто серая школьная форма так обесцвечивала ее лицо, что в зимнем послеполуденном свете лицо Эдвины казалось совершенно бескровным.
– В чем дело, дорогая? – озабоченно спросила Эмма. – Что ты делаешь дома? Что тебя так расстроило?
– Нет, ничего. Я приехала, потому что мне нужно было повидаться с тобой, – ответила Эдвина. – Поговорить тобой об этом.
Она достала из кармана конверт и швырнула его матери.
– Интересно, чему вас учат в такой дорогой школе, неужели таким манерам, – мягко заметила Эмма и наклонилась, чтобы поднять бумагу, упавшую к ее ногам.
Эдвина пронзительно выкрикнула:
– Можешь не трудиться заглядывать внутрь. Там мое свидетельство о рождении. Ты отказалась дать мне оригинал, поэтому я вынуждена была написать в Сомерсет-хауз и попросить прислать копию. Ты прекрасно знаешь, что в нем написано. И теперь я понимаю, почему ты прятала его от меня все эти годы.
Конверт дрогнул в руке Эммы, озадаченно смотревшей на него. Душа ее ушла в пятки. Она смотрела на Эдвину, чувствуя тошноту, подступающую к горлу, и так крепко сжала губы, что они побелели. Эмма не могла выговорить ни слова. В свою очередь Эдвина с презрительным выражением лица не отрывала взгляда от матери.
– Что тебя так шокировало, мама? – прошипела она. – Это мне надо быть шокированной. В конце концов, это я – незаконнорожденная.
Эдвина произнесла это слово с такой резкостью, и ее предрешение было столь очевидным, что Эмма вздрогнула, как от удара.
Эдвина подалась вперед, и ее серебристо-серые глаза потемнели от ненависти.
– Как ты могла уверять меня все эти годы, что мой отец – Джо Лаудер, когда на самом деле им был Блэки О'Нил? – язвительно расхохоталась она. – Блэки О'Нил! Твой дражайший друг. Держу пари, что это он. Вьется около тебя, как преданная собачонка, с тех пор, как я себя помню, и во время двух твоих замужеств! – Глаза ее сузились. – Ты мне отвратительна, мама. Я горевала по Джо все эти годы, а ты допускала это. Как жестоко с твоей стороны.
Эмма старалась держать себя в руках, но ее голос дрогнул, когда она произнесла:
– Тебе было бы легче, если бы я об этом сказала? Смягчило бы твое горе или облегчило бы его? Джо был твоим отцом в лучшем смысле этого слова. Он любил тебя ничуть не меньше, чем собственного сына, и ты любила его тоже. Ты бы горевала по нему не меньше, чем если бы знала правду. Зачать ребенка может каждый, Эдвина, но только то, как мужчина ведет себя после рождения ребенка, делает его настоящим отцом. Или нет? Хотя ты не была плотью и кровью Джо, он, несомненно, относился к тебе так, как будто ты была его родной дочерью, и это единственное имеет значение.
– Ты просто оправдываешь себя! Ты – лживая шлюха!
Эмма молча смотрела на свою восемнадцатилетнюю дочь, сидящую перед ней, и не знала, что сделать, что сказать, чтобы успокоить ее, чтобы облегчить ее страдания!
– И как прикажешь мне себя называть, дорогая мамочка, могу ли я спросить. У меня ведь нет фамилии, не так ли? Может быть, меня зовут О'Нил или, может быть, Харт? – Эдвина с трудом перевела дух, в глазах ее блеснул металл. – Ты – лживое аморальное животное!
Эмма вздрогнула как от пощечины, но проигнорировав оскорбление, она сохранила выдержку.
– Твоя фамилия Лаудер, Эдвина. Джо удочерил тебя и дал свое имя.
– Спасибо, это все, что я хотела знать. – Эдвина поднялась и протянула руку. – Я забираю свое свидетельство о рождении, так как мне стоило больших хлопот достать его. – Она грубо выхватила его из рук Эммы.
– Я ухожу.
Эмма тоже встала. Она попыталась взять Эдвину за руку, но та гневно отдернула ее.
– Не дотрагивайся до меня, – истерично воскликнула Эдвина и ринулась прочь из библиотеки.
– Эдвина, сядь, пожалуйста, – тихо сказала Эмма. – Ты уже достаточно взрослая, чтобы обсудить все это со мной спокойно и разумно.
В ее голосе появились умоляющие нотки.
– Пожалуйста, дорогая. Я понимаю, что ты ужасно огорчена и обижена, но позволь мне объясниться. Пожалуйста, дай мне возможность сказать тебе…
