Его глаза снова открываются, губы подрагивают.
— Ди сказал нам, что мы тебе нравимся.
— Заткнись, блядь.
Она смеется, звук получается захлебывающимся от слез.
— Я все еще ненавижу вас, ублюдки.
Его глаза снова закрываются, и она наклоняется к нему.
— Пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня, все меня бросают, пожалуйста, только не ты.
Ее мольба заполняет машину, и у меня на глаза наворачиваются слезы, когда я смотрю на Рокси.
Если бы я мог что-то сделать, я бы сделал. Если бы я мог спасти его или ее от этого, я бы сделал, но я бесполезен, и это убивает меня. Рука Гарретта свисает с сиденья, поэтому я тянусь назад и сжимаю его ладонь.
— Держись, брат, — приказываю я. — Кто еще остановит меня от безумных поступков, если не ты?
— Или остановит Райдера от того, чтобы он не вел себя как полный придурок.
Кензо смеется, звук слабый.
— Или Рокс от убийства всех нас, — добавляет Райдер.
— Да, я нужен вам, ублюдки, — бормочет Гарретт, заставляя нас всех смеяться.
— Нужен, здоровяк, ты мне нужен, хорошо? Пожалуйста, просто держись, — умоляет она, нежно целуя его.
— Доктор все еще там. Я сказал ему не уходить, если кто-то из нас пострадает, — сообщает нам Кензо. — Мы просто должны добраться туда.
Следующие несколько миль пролетают в тишине, нарушаемой только неровным, влажным дыханием Гарретта и шепотом моей Маленькой Птички. Похоже, это помогает, так как, когда мы въезжаем в гараж, он все еще с нами. Мы не можем поехать в больницу, они задают слишком много вопросов. Нет, здесь лучше. Мы торопливо несем его наверх, но Гарретт отказывается отпускать руку Рокси, даже когда мы кладем его на стол и врач начинает его лечить.
— Пожалуйста, мне нужно немного пространства, — говорит ей врач, и Рокси отступает назад, но Гарретт резко вскакивает на ноги.
— Рокси! — дико кричит Гарретт, и Птичка бросается к нему, успокаивая, пока он укладывается обратно на стол.
— Мне нужно дать ему успокоительное, — бормочет доктор, и прежде чем Гарретт успевает запротестовать, он так и делает. Мы все наблюдаем за происходящим со страхом в сердце из-за потери нашего брата. Наши плечи соприкасаются, пока наша женщина держит его за руку, а врач делает свою работу.
Проходит несколько часов, прежде чем измученный мужчина отходит и кивает.
— Если он переживет эту ночь, то будет жить.
Гарретт все еще в отключке, и в этот момент Маленькая Птичка выглядит измученной, ее тело покачивается, хотя я не думаю, что она знает об этом. Ее лицо бледное и потерянное. Она выглядит такой маленькой, такой тихой для нашей Рокси. Мне это не нравится.
Я не могу помочь ему, моему брату, но я могу помочь нашей девочке. Я смотрю на Райдера и киваю головой в сторону Рокс. Он кивает, помогая Кензо сесть, пока доктор осматривает его швы. Оставив их, я направляюсь к ней.
На ее руках кровь, кровь моего брата, кровь ее любовника. Ее лицо бледное и потрясенное, она не двигается и не говорит, поэтому я осторожно поднимаю Птичку и беру на руки. Я несу ее в ванную, не желая далеко отходить, на случай, если Гарретт проснется и снова начнет буянить, если не увидит Рокси, но за ней тоже нужно присмотреть.
Она не сопротивляется и не говорит, и это показывает мне все, что мне нужно знать. Я пускаю струю в раковину и быстро, но аккуратно, мою ее руки, морщась от вида разбитых костяшек, а затем мою и лицо. Она прислоняется к моим рукам, ее глаза закрываются, а по щекам текут слезы.
— Мы чуть не потеряли его, мы чуть не потеряли их обоих.
— Но мы не потеряли, Птичка, — тихо прошептал я. — Не потеряли, благодаря тебе, и теперь наша очередь заботиться о тебе.
Она поднимает голову, ее глаза наконец-то встречаются с моими.
— Ди? — шепчет она.
— Да, Птичка?
— Расскажи мне что-нибудь, что угодно, чтобы занять мои мысли, — шепчет она так сокрушенно, что мне хочется всех зарезать. Никто не причинит ей боль, никто не заставит ее плакать, даже мой родной брат. Если Гарретт выживет и поправится, я надеру ему задницу.
— Я никогда не знал своего настоящего отца. Мне нравилось фантазировать, что мужчина, с которым мама встречалась большую часть моего детства, был им. Но потом он ушел, как и все остальные. Однажды я попытался найти настоящего отца, — признаюсь я, делясь тем, о чем никогда никому не рассказывал.
— Ты нашел его? — спрашивает она, кажущаяся теперь более живой.
— Нет, наверное, он какой-нибудь чертовски скучный бухгалтер, представляешь? — поддразниваю я, и она слегка хихикает. — Я знаю, знаю, скажи кому-нибудь, и я убью тебя, Птичка.
— Я люблю тебя, — шепчет она, прислонив свою голову к моей.
— Я тоже тебя люблю, Птичка, — отвечаю я.
Мы сидим так некоторое время, просто глядя друг другу в глаза, я даю ей время передохнуть, расслабиться и переварить случившееся, а я остаюсь рядом с Рокси. Ее глаза ищут мои, и я глажу ее, ее бедра, ее волосы, ее руки, каждую частичку ее тела, пока она не прижимается ко мне.
— Могу я его увидеть?
Подняв Птичку на руки, я несу ее обратно в гостиную и подтаскиваю стул поближе, прежде чем сесть и усадить ее к себе на колени. Доктор осматривает Рокси и перевязывает сломанные пальцы на ногах и руках, промывает порезы и накладывает швы, если это необходимо. У нее также сломаны ребра, но он мало что может сделать с этим, кроме как дать ей обезболивающее, которое она принимает. Птичка также ударилась головой, и он предупреждает, что у нее может быть сотрясение мозга.
После того как доктор закончил, я переношу нас поближе к Гарретту. Она тянется к нему и переплетает свои пальцы с его. Его голова повернута в нашу сторону, а глаза закрыты. Таким умиротворенным никогда не видел Гарретта.
— Он любит тебя, — шепчу я ей. — Больше всего на свете. Он никогда не боялся потерять кого-то или умереть, до тебя.
Она прижимается ко мне, а Райдер и Кензо подтаскивают стулья по обе стороны от нас. И так мы сидим всю ночь, не сводя глаз с нашего брата, который борется за свою жизнь, а между нами наша женщина.
Когда встает солнце, Райдер варит кофе, молча передает его Маленькой Птичке, прежде чем сесть обратно.
— С ним все будет хорошо, — шепчет она.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Райдер, в его голосе звучит усталость.
— Потому что он Гадюка. Гадюки не умирают, — говорит она. Мы говорим одно и то же уже много лет, и тут как будто что-то щелкнуло. Как легко она вошла в нашу жизнь и стала центром нашего мира. Это никогда не будет легко ― черт, я рад, что не будет, легко ― это скучно, ― но когда она в моих объятиях, вся кровь, вся боль и игры за власть стоят того.
И когда Гарретт застонал и открыл глаза, встретившись со взглядом Рокси, стало ясно, что без нее… мы ― ничто. То, что началось как деловая сделка, переросло в нечто гораздо большее, чем мы могли себе представить. Жизнь. Дом.
Любовь.
Те самые вещи, о которых никто из нас не знал, не знал, что мы в них нуждаемся, включая Маленькую Птичку, но теперь они у нас есть все вместе, и мы никогда этого не упустим. Или ее.
Я бы погнался за ней на край земли и притащил обратно, пинающуюся и кричащую… вообще-то, это было бы весело.
— Какого хрена вы все так нездорово выглядите, — прохрипел Гарретт, а потом закашлялся.
Мы все обмениваемся взглядами, прежде чем разразиться хохотом.
Гадюки никогда не умирают.
Гадюки никогда не падают на колени… разве только ради татуированной, нецензурно выражающейся владелицы бара.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
КЕНЗО
— Она наконец-то заснула, — говорю я им, смотря на нашу девочку.
Сегодня рано утром мы переместили Гарретта в его комнату, а Рокси последовала за ним после того, как он испугался и ударил Ди, когда не смог ее увидеть. Теперь они свернулись калачиком и храпят. Хорошо, им нужен сон. Мне тоже, поэтому, несмотря на боль, я позволил Райдеру и Дизелю заняться организацией похорон тех, кого мы потеряли, включая друга Рокси, Сэма.