Принятие сложившейся ситуации приходит не сразу. Особенно если тебе не конфетку подарили.
Раньше у меня проскальзывал вопрос: «Почему именно со мной?». После листика Розы Андреевны он куда-то испарился. Пропала и обида, крадущаяся по пятам, словно маленький юркий зверек — пролезет в любую щелку.
Неблагодарная Вероника, как обычно, выставила на пьедестал свои красивые мечты о правильном течении жизни. Теперь расплачиваемся.
Следующий день отметился еще одним загадочным случаем.
Я надумала идти в сороковую школу: поговорить с. Одевшись, взяла новенькую записную книжку (старую выкинула, выписав только самое нужное). Небольшая книжечка, из старых запасов, поместилась бы в маленьком кармашке сумки, куда я ее и попыталась засунуть. Неожиданно пальцы нащупали какую-то бумажку.
На листочке от руки было написано стихотворение Ани, которое она принесла мне в пятницу — до нашей со Стасом поездки на дачу, до моего обвинения, до расставания и болезни… Солнечный лучик из прошлой жизни, где я была счастлива — и была учителем и классным руководителем, которому творческие девочки носили стихотворения, чтобы Вероника Васильевна прочла и оценила.
Время, когда мы со Стасом были вместе, как бы слово «вместе» глупо не звучало сейчас.
Зачем-то изображаю безразличие: ощущаю, как напрягаются лицевые мышцы, будто на меня смотрят сейчас. Разворачиваю листок. Не из-за сентиментальности, а больше из любопытства: не способная писать стихи, всегда любила их читать, тем более — творчество своих учениц.
Счастливый твой сон будет убит
Далеким воем сирен.
И горе сквозит, горе сквозит
Сквозь щели разрушенных стен.
Ничто не уйдет, не забудется все,
Не сможешь жизнь вновь начать.
Но если судьба вертит так колесо,
Зачем же о боли кричать?
Что было любимым — забыто давно.
Ушло, растворилось во тьме.
И радость забыта, и в сердце темно.
А впрочем, так лучше тебе.
Надежда ушла, жизнь идет стороной.
Так лучше, так чище, поверь.
И годы сливаются в блик золотой
На шапках старинных церквей.
И ты засыпаешь, о страхе забыв,
И больше не слышно сирен.
Лишь горе сквозит, горе сквозит
Сквозь щели разрушенных стен…
Ане бы я сказала, что это — самое лучшее из ее стихотворений, отметила бы необычные метафоры: сравнения времени с золотым бликом, а горя — с ветром. Грустно улыбаясь, сворачиваю бумагу и кладу на полочку, рядом с нарядными безделушками. Не успела похвалить.
Моя девочка растет, и эгоистичное детское выпячивание своего «я» отходит на второй план. Меняется тема и идея лирики. Больше нет бедной страдающей души, не признанной и не понятой в лучших традициях романтизма (привет Байрону и раннему Лермонтову). Уже не хочется противопоставлять себя холодному бездушному миру, потому что мир на самом деле теплый и живой, и реагирует на любое движение твоей души. Только говорит с тобой особым, одному ему известным, языком.
Я же могла выкинуть бумажку, забыть, не заметить. Но теперь она лежит на полочке, и я еще не раз вернусь к этому стихотворению, почитаю…
Ученики всегда могут научить чему-то учителя.
И дело не в дороге, которую мы выбираем…[2]
В тот же день я устроилась на работу в сороковую школу. Мне выделили часы и кабинет, а на будущий год пообещали классное руководство.
Стас дал себе зарок: два дня. За два дня найти Веронику и поговорить. Затем выкинуть и разговор, и ее из мыслей и освободиться от ненужных душевных терзаний, которые уже извели непривычного к ним Стаса.
Хватит!
Без Туза он все-таки не обошелся. Пришлось вечерком связаться с Алексеем Георгиевичем и попросить старикана о помощи. Тот, кажется, ждал звонка Стаса.
«С тебя упаковка сигар, мой мальчик! Я найду твоего мормона за день, дружок! Два — это максимум», — расхохотался в трубку Туз и закашлялся.
Стас не стал просить о большем. Отлично знал, что разыскать мормона Тузу ничего не стоит с помощью нескольких звонков. Почему он не торопится, Стас анализировать не стал. Королям простительно все. Поблагодарил старика, как обычно, положил трубку.
Лег на прикроватный коврик, покачал пресс. После отжался на кулаках. Прокачка спины, растяжка. Повтор комплекса. Немного вспотевший Стас, размеренно дыша, улегся на коврик, уставился в потолок. Тяжко. Но то, что все будет известно через два дня, Стаса успокоило: не терпел неопределенности.
Раз за разом он прокручивал все моменты, которые произошли до рокового звонка. Что сделал не так, где не то сказал?
Ответа нет.
Тот день отметился в его памяти еще встречей с Алиской. Да, было дело, но расстались они далеко не друзьями. Если предположить, что Вероника видела их встречу, то даже на расстоянии было ясно, что к чему. Уж последнее Стасово потряхивание стервы и негалантное сопровождение до машины свидетельствовало лучше любых слов.
Не поймешь женщин.
Стас прояснит неизвестные моменты, какими бы они не были. Отдаст колечко Туза и заживет спокойно.
Боже зимних небес, Отче звезды горящей,
Словно ее костер в черном ночном просторе!
В сердце бедном моем, словно рассвет на чащу,
Горе кричит на страсть, ужас кричит на горе.
Не оставляй меня! Ибо земля — все шире.
Правды своей не прячь! Кто я? — пришел — исчезну.
Не оставляй меня! Странник я в этом мире!
Дай мне в могилу пасть, а не сорваться в бездну.
Боже! Что она жжет в этом костре? Не знаю!
Прежде, чем я дойду, может земля остынуть!
Будто твоя любовь, как и любовь земная,
Может уйти во тьму, может меня покинуть… (…)
Не оставляй меня! Ты меня не оставишь!
Ибо душа моя — эта вся местность Божья!
Отче! Каждая страсть, коей меня пытаешь,
Душу мою, меня — вдаль разгоняет больше!
Иосиф Бродский из «Прощальной оды»
Второй день я задерживалась допоздна на новой работе. Причем не просто допоздна, а совсем допоздна. Заметите разницу?
Ибо ничто не бывает так сложно для учителя русского и литературы, чем разгребать наследство, оставшееся от прошлых учителей. Шкафы моего нового класса были полны нежно сберегаемым добром: от старых журналов «Роман-газета» раритетного года и всяческих портретов Ленина (открытки, календари, пожелтевшие от времени большие портреты) до вполне интересных газетных вырезок тоже неопределенного года и планов классных часов, которые могли бы стать хорошими сценариями, если их чуть подправить. И не могу же я выкинуть столь нужные вещи, как, например, книгу о Хатыни, пусть она листочками посыпалась на пол, когда я достала ее! Или открытки с портретами маленьких героев СССР, погибших в Великую Отечественную. Даже портретов с изображением Ленина оставила парочку. Пусть будут, пригодятся, может, что ли…
