Она ждала, как он поступит. Она знала, что, если угадала, если не ошиблась, он не кинется к ней, как сделал бы еще вчера, не обнимет, не станет растирать руки, настолько слабые, что им не удержать коробку с десятком яиц — Господи, да в них во всех не больше шестисот граммов! Но он не двинулся с места, он продолжал смотреть на коробку, которая раскрылась у его ног. Она заметила на светлых брюках, примерно на уровне щиколотки, желтое пятнышко — брызги от разбившегося яйца.
«Яйца дяди Вани из деревни Сосновка», снова прочитала Надя. Шутник придумал надпись или простодушный недоросль?
Надя смотрела на мужа молча, он тоже ничего не говорил, изучая ее лицо.
— Черт с ними, — бросил он наконец. — Придет Мария, скажи, пускай уберет. — Николай развернулся и тремя большими шагами вышел из кухни.
Надя поехала за ним.
Николай стоял возле окна в лоджию. Сквозь распахнутые створки стеклянной стенки просовывал ветки клен, который дорос до пятого этажа давным-давно, когда Надя была еще школьницей. Теперь толстая ветка поселилась в их лоджии. Она попросила отца, чтобы мастера сделали отдельный вход для этой ветки. Мужики долго не могли понять, что от них хотят, но когда поняли, важно закивали и сделали ввод для нее, как для антенны. Эта ветка жила в лоджии круглый год. Сейчас она в полной красе, чуть тронутая желтизной.
Глядя на нее, Надя глубоко вздохнула и сказала себе: все идет так, как она хотела. Прошло время, когда крик «Нет!» рвал душу. Когда вскипало возмущение: «Почему? Почему я?» Она уже научила себя не завидовать здоровым. Поэтому нельзя тратить силы на бесполезную жалость к себе. Главное — точно оценить реальность положения, а оценив, сосредоточиться на чем-то, что позволит жить сегодня, не думая о вчера — его уже нет, и о завтра — может быть, его не будет.
Труднее всего смириться с собственной физической беспомощностью. Но можно, если подойти разумно, не ставить во главу угла всей жизни, а отодвинуть на задний план физические и физиологические неудобства. К ним Надя приспособилась довольно быстро — в магазинах медицинской техники можно купить все, что нужно, причем первоклассное. А Мария, ее сиделка, которую наняли родители, знала свое дело.
В остальном — сработали мозги, которым Надя приказала принять то, что не может изменить. Надо пользоваться тем, что работает — головой, например. Голова как раз ей и подсказала — старое в новом не живет. Она додумалась до этого быстро, почти сразу, как осела в этом кресле. А значит, надо забыть о прежних ласках мужа. Потому что она — больше не она. Не та женщина, в которую он влюбился. Которую захотел, на которой женился.
Но… что-то толкало ее проверить еще раз, уже окончательно.
— Коля, — тихо окликнула она. Он не оборачивался. — Коля, — повторила она, но ничего не чувствовала, кроме досады на себя. Зачем она это делает? — Я… я хочу тебя, — проговорила она и едва удержалась от печального смеха. Глупо. Как глупо звучит.
Николай стоял у окна и не двигался. Он не мог оторвать глаз от стайки воробьев, которые раздували свои перья в лоджии.
Уже потом, взглянув на эту сцену холодным взглядом, Надя поставила себя на его место и увидела… Из коляски на него смотрели темные глаза на бледном лице. Поплывшее от долгого сидения тело по пояс прикрыто клетчатым пледом. Он не хотел смотреть на женщину в кресле, которая просит его… о невозможном одолжении. Уходя на работу, содрогнулась она от воспоминания, он целовал ее, закрыв глаза.
Николай закрывал их, чтобы не видеть…
Потом сердце застыло, словно стиснутое холодными пальцами.
Он не дышал, когда целовал ее. Потому что боялся уловить ее… новый запах.
Надя услышала свой тихий голос, которым пыталась оторвать его от окна.
— Я хочу… почувствовать себя здоровой женщиной.
Дура.
Наконец он отвел взгляд от воробьев, и она услышала:
— Но… Надя… Мне… Я…
Тогда она спросила о том, что знала сама:
— Тебе неприятно… взять меня? Каким-нибудь… другим способом? — Она широко открыла рот.
Этот рот, накрашенный яркой помадой, он увидел, когда посмотрел на нее.
Она заметила, как передернулось лицо, словно муж сдерживал приступ тошноты. Потом хватил балконного воздуха и наклонил голову.
Она рассмеялась.
— Понимаю, тебе противно, — услышала она себя. — Я ошиблась. Я думала, что мужчине, который любит, нет никакой разницы, как соединиться…
Он не поднимал головы, светлая волна волос упала на лоб. Его волосы нравились ей всегда, она молилась, чтобы у девочек были волосы такого же цвета и такие же послушные. Ее молитвы попали Богу в уши. У обеих дочерей волосы еще красивее, чем у него. Пышнее, гуще, волнистее.
— Помнишь, как мы валялись на этом ковре, когда родители уехали к дяде Александру? — Голос ее был хриплым, низким. — Тогда ты умел… и это. То, что предлагаю тебе сейчас. Мы оба умели многое, помнишь?
Он молчал, не двигался, казалось, не дышал.
— Ты сам знаешь, в нашей совместной жизни было больше плоти, чем разума.
Она замолчала, раздражающе соленые слезы щипали глаза, но она крепко держала их, не выпуская ни слезинки. Слова — пожалуйста, вперед! Почему она должна держать их при себе? В конце концов, пришло время объясниться окончательно. Увериться, что она ничего не перепутала, не приняла одно за другое…
— Ты не хочешь, — сказала Надя и следом добавила: — Николай, я опасаюсь за твое здоровье. Поэтому я… отпускаю тебя. Насовсем.
— Как это? Ты — меня — отпускаешь! — проговорил он с расстановкой. — Ты с ума сошла? — Голова дернулась, волнистая прядь подпрыгнула и замерла на положенном ей месте.
— Не будем говорить о психическом здоровье, — с изрядной долей яда заметила она. — Нет, я не сошла с ума. Но я не хочу, чтобы ты лишился разума. А это случится, если ты останешься со мной до конца моих дней. Я буду жить долго, очень долго, я знаю. Понимаешь, что станет с тобой?
Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но она не хотела слушать его. Надя подняла руку, как поднимает палку инвалид, переходя через дорогу в неположенном месте перед потоком машин, здоровые водители тормозят — некуда деться.
— Я знаю, ты не можешь завести любовницу. Но ты не можешь и весь остаток жизни «рубить дрова» в ванной каждое утро. — Она усмехнулась.
Николай дернул шеей, словно жесткий воротник рубашки душил его. Она заметила, как напряглись жилы на гладко выбритой коже, как заметалось адамово яблоко — вверх-вниз, вверх-вниз.
Она знала, о чем говорит. Надя подслушала разговор Николая с приятелем. Сначала не поняла, про какую рубку дров идет речь. Но потом до нее дошло… Она увидела Николая в кресле, расслабленного после сауны, с рюмкой виски в руках. Он говорил по телефону то, чего не сказал бы без аппарата-посредника.
