– Поем?
– Пляшем, – огрызнулась Лада.
– …взглядом под руки, что огрубели во многом, – голосила Люба, – вот здесь у меня аккордеон. А потом сразу припев: от черных яблок с белой червоточиной и не зрелых, и от ворующих улыбок беглых…
Лада поэффектнее раскинула ноги в дорогих коричневых джинсах, мерцающих искрами, и швырнула руку с сумочкой на сложенную на сиденье коляску.
– Слушай, а эта дура здесь – зачем? – раздраженно прошипела она Николаю.
– Ты сегодня недобрая, Ладушка, – с терпением в голосе произнес Николай и пристально посмотрел на Ладу в зеркало.
Лада уставила огнедышащий взгляд в боковое окно.
«Кого это она дурой назвала?» – возмутилась коляска.
«Ух! Ух! – радостно откликнулся джип. – Горячая ты какая!»
Николай поглядел на электронные часы над лобовым стеклом, периодически сообщавшие также направление ветра и температуру воздуха за бортом.
– Ну что, Любовь, в «Макдоналдсе» перекусим?
Лада вздрогнула, словно ее хлестнули по пальцам. Ах, тут, оказывается, не просто так, тут уже любовь?!
– Перекусим, – радостно согласилась Люба. – Лада, вы кушать будете?
– Сыта.
– А мороженое? – не поверила Люба.
– И без мороженого тошнит.
– И отчего же тебя тошнит, Ладушка? – вразумительно произнес Николай. – Съела чего несвежего? Или выпила?
Лада упорно молчала.
– Может, вас укачивает? – догадалась Люба. – Машина быстро едет?
«Ее укачаешь! – заржал джип. – Надорвешься укачивать! «Мерседес» один вообще вдребезги!»
«Что вы имеете в виду?» – недоверчиво спросила коляска.
«Но насчет меня ты не переживай, – заверил ее джип. – У меня инжектор безотказно работает».
«Любушка, пусть этот нахал замолчит!» – высоким голосом потребовала коляска.
– Вы, наверное, в «Макдоналдсе» уже бывали? – вновь обернулась назад Люба.
Лада фыркнула.
– Любовь, ты в первый раз, что ли? – засмеялся Николай. – Ну, тогда конечно, интересно будет!
Лада снова фыркнула.
– Хавчик там – хрень всякая, – культурно пояснил Николай Любе, – соленых огурцов вперемежку с сыром напихают, сверху колой польют. Но порядок – будь здоров! Порядок – образцовый. Каждый знает свое место. Возникла с тряпкой у тебя под ногами и не то что не рыпается – улыбается счастливой улыбкой! Сердце радуется. А я изо дня в день своим вдалбливаю: знай свое место! Знай свое место! Нет, каждый мнит себя гением крутым. Порядки ему, видишь ли, не нравятся! Да, Влада Ва сильевна?
Лада стоически молчала, как похоронный венок, выброшенный на годовщину смерти с могилы на помойку, и смотрела в окно.
Люба опять почувствовала, что разговор имеет непонятный ей, но явно неприятный для Лады подтекст, вновь обернулась назад и постаралась смягчить ситуацию:
– Лада, а вы чем занимаетесь?
Лада откинула голову назад и пристально посмотрела на Любу, скроив нарочито умильную физиономию.
– Ладушка у нас артистка, – заметил Николай, бросив взгляд в зеркало.
– Артистка? – восхитилась Люба. – В театре играете?
– В театре, – подтвердил Николай. – В анатомическом.
Люба секунду поразмыслила: что за театр такой? Вроде в морге, для студентов? Или – нет? Но ни к какому выводу не пришла.
– А-а, шутите, – догадалась Люба.
– Шучу, – сказал Николай. – Смеюсь, можно сказать. Посмеяться захотелось. Могу я посмеяться, Ладушка?
– Можешь.
– Ну и молодец! – со свинцом в голосе похвалил Николай Ладу.
– Коля, зачем ты так? – робко пробормотала Люба.
– Ты что, меня защищать собралась? – спокойно спросила Лада и презрительно поглядела на сшитую Надеждой Клавдиевной Любину джинсовую куртку. – Ты сама скоро в том же театре сниматься будешь. Ты думаешь, зачем ты в Москве нужна?
– Я петь буду, – растерянно ответила Люба.
– Рот, что ли, широко открывается?
Николай затормозил. Джип вышколенно остановился.
– Все, приехали. – Николай подмигнул Любе. – Остановка – «Макдоналдс». – Затем он повернулся к Ладе: – Пакет вот этот видишь?
Лада напряженно молчала.
– Загляни.
Лада, сжав губы в яркую трещину, приоткрыла пакет с уткой.
– Что там? Не слышу!
– Утка.
– Правильно, утка. Лежит и не крякает. А что будет, если эта утка захочет в небе летать, под облаками? Если каждая утка распоряжаться будет, где ей крыльями махать? В говне будем и я, и ты. Но она молодец, знает свое место на данный момент. Хотя тоже, наверное, мечтает высоко взлететь. Ты думаешь, я не мечтаю? Ты думаешь, тебе самая черная работа досталась? Тебя имеют, так хоть за это проплачивают наличкой. А меня, что ни день, за национальный интерес употребляют. За одну голую идею с голой задницей стоять приходится. Ты за идею трусы снимешь? Удавишься ведь! Все бы под себя гребла! А порядки в дерьме пусть Коля наводит! Последний раз прошу понять: здесь порядки я устанавливаю. Не нравится в театре работать (Николай снова подмигнул Любе) – анатомическом, могу на стройку устроить. Штукатуром, маляром. А чего – хорошая работа. Знай штукатурь. И Николай над душой стоять не будет.
– Ладно, Коля, ну чего ты? – примиряюще сказала Лада. – Просто чувствую себя хреново, голова раскалывается.
– Вот и попробуй в России порядок навести, – обратился Николай к Любе. – Если с каждым-то, ну с каждым такую разъяснительную работу надо вести. Это мне разорваться, что ли? А ведь всего и добиваюсь – элементарного порядка и дисциплины! И откуда, Влада Васильевна, в тебе столько эгоизма?
– Так что, я и слова сказать не могу?! – выкрикнула Лада.
Люба во время этой разборки подергала все ручки по очереди и, наконец открыв дверцу, стала перекладывать ноги в сторону выхода. Николай сразу забыл про Ладу:
– Погоди, Любовь, я тебя на руках вынесу.
Лада пулей вылетела из машины и нервно принялась щелкать зажигалкой.
Затем встала вполоборота к джипу, изо всех сил демонстрируя полное равнодушие к любовному увлечению Николая. Она слышала, как ойкала и смеялась Люба, как Николай ласково говорил «держись за меня крепче», и душа ее заполнялась мутным потоком ненависти.
– Лада! – позвала Люба. – Мы готовы.
Лада бросила пахнущую вишней тонкую сигарету и повернулась. Люба сидела в инвалидной коляске и улыбалась идиотской улыбкой абсолютно счастливого человека.
Лада вытаращила глаза.
Коляска вкатила на пандус.
Люба робко покатила к сияющему в майской ночи входу в кафе.
– Двигаемся походным порядком, – подбодрил ее Николай.
Лада возбужденно застучала каблуками:
– Извини, я не знала, что ты не можешь ходить. Боже мой, давно это у тебя? Прости, что спрашиваю!
– Выступление в порядке самокритики, – кивнул Любе Николай. – Порядок!
