Все действительно закончилось, но никто не был в том виноват, кроме досадной случайности. Произошло это глупо и неприятно, причем, без повода. Я крепко спала на груди брата, не ведая об опасности. И он спал. Но в нашу сторону уже двигалось цунами.
Мама толкнула дверь и увидела меня на груди Алексея:
— Что это такое?! — ее голос был полон негодования и имел угрожающую интонацию.
— Тс, мам, — попросил Андрей. Леша же только проснулся и пытался понять, чем вызван материнский визг в столь ранний час.
— Я спрашиваю — что это такое? — гремела мать, грозя разбудить весь дом. Алеше пришлось бережно переложить меня на подушку со своей груди и выйти из комнаты для объяснений.
— Она боится спать одна…
— Прекрати! Это не повод пускать ее в свою постель. Тебе двадцать семь, ей — четырнадцать, что ты творишь?! — голос матери дрожал, и стал глухим от переизбытка чувств. Я, замерев, слушала их разговор и мечтала вскочить и накричать на нее, чтобы не смела лезть не в свое дело, чтоб шла к своим радикалам и указывала им. Но я понимала, что лишь окончательно все испорчу.
— Мам, перестань выдумывать…
— Ты взрослый мужик…
— Именно! И голова у меня на месте. Девочка боится спать одна…
— Девочка уже стала девушкой! Ты не думал об этом?
— Что за грязь пришла тебе в голову?! Как ты можешь…
— Могу! Мне много больше лет, чем ей и тебе. Ты можешь обманывать кого угодно, но не меня…
— Мама! Мне неприятны и омерзительны твои намеки. Я не собираюсь их слушать! И не смей говорить со мной, как с преступником! Тебе всегда было плевать на нее. Изотопы — вот твои дети. Так и иди к ним! Указывай, обвиняй, поливай грязью! И не смей пачкать нас!
— Поклянись, что ты… Обещай, что больше не пустишь ее, и я поверю, попытаюсь простить.
— Я не нуждаюсь в твоих указаниях, как и в вере! Каждый мыслит в меру своей испорченности.
— А что бы подумал ты?!
— Только не это! И уж тем более не стал будить весь дом и обвинять в несуществующих грехах!
— Ты все равно пообещаешь мне, что больше подобного не повторится. Я сейчас же уйду и даже извинюсь, и…забудем. Но ты обещаешь, даешь слово.
— …
— Алексей? Я жду!
— Обещаю.
Сколько сил ему понадобилась, чтобы вымучить это слово? Я не думала — я мысленно кричала на мать, ругала последними словами и выгоняла из нашей жизни.
С того момента я возненавидела ее настолько, что долгие годы не могла воспринимать адекватно, и до сих пор меж нами нет ни тепла, ни понимания. У меня есть мать, но словно ее и нет. А отец?… Его я и в детстве не замечала.
Алеша вернулся в комнату, и лег под одеяло, стараясь не потревожить меня, не касаться. Я немного приоткрыла глаза — Андрей смотрел на брата и, казалось, сочувствовал. Потом Алеша уткнулся мне в макушку, и я почувствовала, как тревожно бьется его сердце.
— Чудо, что она не проснулась, — тихо заметил Андрей.
— Она всегда крепко спит. Это нормально в ее возрасте.
И все. И словно ничего не было. Только Алеша отвернулся от меня к стене и скрипнул зубами. И больше не пускал меня к себе.
Я злилась, ненавидела всех и каждого, перестала разговаривать с матерью, огрызалась, плакала, объявляла бойкот и…решила найти потерянное в классе. Так появилось увлечение Ярославом и неприятности с Рысевым. За год я познала наслаждение и разочарование, боль, ненависть, любовь, унижение и жалость. Поняла, что самоубийцы очень мужественные люди, и осознала неприемлемость данного пути для себя. Узнала, что есть весьма противные, неизлечимые болезни, о наличии которых лучше не распространяться, а еще лучше забыть и не вспоминать. И совершенно разочаровалась в своих сверстниках. Вот в таком весьма неоднозначном состоянии я и ступила в новую жизнь — новую школу.
Первое сентября не оправдало мои худшие ожидания и пообещало не менее бурный, чем предыдущий, но насыщенный диаметрально противоположными впечатлениями год.
Я окунулась в незнакомую мне атмосферу, сродную вечному празднику. Одноклассники показались милыми, неглупыми и никак не мальчишками — все как на подбор в костюмах и начищенных ботинках. Вместо цветов — гитары, а вместо пошлых шуток и кривых взглядов — добрые улыбки и остроумные комментарии.
Директор, рыжая женщина с истерическим голосом неврастенички, визгливо возвестила о начале учебного года, и гитары выдали пару складных аккордов, порадовав наличием слуха, голоса и вкуса у их обладателей. Потом мы дружно прошли в школу и познакомились с классным руководителем — учителем физики.
Колобкообразная, лысеющая особь мужского пола, с глазами навыкате бодро распинала наши портфели по классу и с присущим шизофреникам оптимизмом, доступно поведала нашу родословную с акцентом на то, кто, как и чем нас делал. И не менее бодро пообещала переделать, но чем, опустила. Одноклассники галдели, а я пребывала в легком шоке.
К концу занятий я поняла, что в цирк больше не пойду, потому что, он есть у меня на постоянной и бесплатной основе. Ежедневные представления в данном учебном заведении обещали превзойти антре любого мастера арены. Полный комплект клоунов, акробатов, дрессировщиков и жонглеров прошел перед нами, радуя слух и глаз, и оккупировался в учительской. Одноклассники вели себя непринужденно и весьма раскованно — смеялись, шутили тонко и со вкусом, отпускали меткие замечания и озорничали, а по окончании занятий дружно шагали домой. Почти строем.
Я была в восторге и на следующий день не шла, а летела в школу навстречу новым впечатлениям. Вскоре оказалось, что физик хоть и истерик, но вполне мировой дядечка, который требовал безоговорочного подчинения всем его решениям и проявлял нездоровое любопытство к нашей жизни, и в тоже время понимал нас, как никто другой и яростно отстаивал интересы своих подопечных, прикрывая от всевидящего ока директора.
Ее тяга к тирании и послушанию столкнулась с нашим стремлением к независимости и свободе, и эти две силы неистово сопротивлялись друг другу, впрочем, с переменным успехом. Мы ощущали себя взрослыми и требовали относиться к нам соответственно. Учителя проявляли досадное упрямство с незначительными поблажками. Началась борьба, в которой, на зависть геометрической прогрессии, выросло и окрепло содружество свободолюбивых личностей. Класс сплотился, став единым, как монолит. Данный факт уже не требовал доказательств, как теорема, и был безоговорочно принят учителями, как аксиома. Все успокоилось и законсервировалось на уровне равноправия учеников и учителей, на радость обоим сторонам.
В середине октября я записалась в театральный кружок, познакомилась с девочками из техникума и…увидела его.
