Ты прекрасна. Ты прекрасна.
You're beautiful, it's true.
Ты прекрасна, это правда.
I saw your face in a crowded place,
Я увидел твоё лицо в толпе
And I don't know what to do,
И теперь не знаю, что мне делать,
'Cause I'll never be with you.
Потому что мне никогда не быть с тобой.
Мы молчали так, словно уже всё обсудили и пришло время просто это переживать снова и снова. На деле после прощания с папой никто из нас не проронил ни слова. Но ты вёз меня к себе, а мне казалось, что эта квартира больше никогда не будет защищена от вмешательства злых сил.
— Не бойся, я забрал у мамы ключи, — произнёс ты так, будто читал мои мысли. Хоть это и было не так. Если бы ты мог читать мысли… ты бы всего этого не сделал. Хотя, может, и я наворотила дел.
— Что сказали родители? — я куталась в твою кофту и старалась спрятаться так, чтобы ты не видел, как вдыхаю твой запах, но ты явно это понимал.
А ещё я старалась смотреть на тебя так, чтобы ты не понимал, что я этим занимаюсь. Глупая девочка. Ты всё видел и иногда ухмылялся. Свет ночного города окрашивал твои чёрные волосы, оживлял их бликами, чертил твой профиль как на неоновой картинке из комикса.
— Что и всегда. — Твои губы изогнулись в улыбке, стали видны ровные зубы. — Лишили наследства.
— А квартира?
— Я её снимаю, — ты покачал головой и потянулся к магнитоле, чтобы переключить песню Носкова “Это здорово”, по крайней мере, я решила, что переключить, потому остановила твою руку, и наши пальцы сами собой тут же переплелись. — У них, — и мы оба почему-то засмеялись. — Правда, у меня даже есть договор официальный.
— Смешно.
— Твой отец…
— Я заплачу, если мы станем говорить.
— Хорошо. Пошли поедим? — предложил ты.
Я кивнула:
— Только… не в то кафе, ладно?
— Ладно.
И мы купили в “Макдональдсе” по бургеру. Банально и круто, я пила колу и наслаждалась тем, что ем фастфуд и чувствую себя в своей тарелке.
Ты привёз меня к себе, взял мою сумку, меня за руку и повёл домой так, будто я там была впервые. И я так ужасно боялась, что всё это глупая шутка, что остановила тебя на крыльце.
— Стой. Слушай. Если это всё шутка — давай не сегодня. Мне правда очень плохо, я не хочу шуток и я… не смогу ответить. Понимаешь?
— Конечно, я же не слепой дурак. Месть оставим на завтра, ок?
— Ок. Перемирие? — я выдернула руку из твоего захвата и протянула её сама.
— Перемирие.
А стоило двери за нами закрыться, меня обуяла тоска. Я не дома. Сериалов, заготовленных на компьютере, не будет. Лимонада и безе — не будет. Мани — не будет. Папенькиного кофе — не будет. Вообще всё это осталось в параллельной вселенной, а я в какой-то новой и чужой. Жуткой, дурацкой. Моё горло сковало болью.
— Марк, блин… — прошипела я зачем-то и топнула ногой, а вместе с этим из глаз полились слёзы.
— Тш, тш… — прошептал ты и обнял меня обеими руками, крепко прижимая к себе. — Эй, эй…
— Блин, — повторила я.
— Ну что ты?
— Папа… Папа… Ссора… — давилась словами, будто не могла их пережевать.
— Ты можешь ничего не объяснять, — вдруг очень серьёзно произнёс ты, вздёрнул бровь и покачал головой. — Это вовсе не обязательно. Давай, ты просто выпьешь кофе и помолчишь, это тоже терапия. Ладно? А ещё можешь принять душ или полежать в ванной — это помогает.
— А ты почему помогаешь? — я успокоилась ровно настолько, чтобы задавать вопросы и оставаться при этом в сознании.
— Потому что я мастер ссор с родителями. Потому что я участник этой заварушки, и мы в ней оба виноваты. Потому что ты очень сексуальная, хоть и совершенно отбитая. Ну и ты как бы будущая мать моих детей. — Ты поиграл бровями, будто говорил что-то очень понятное и нам двоим известное, а я понимала, что ты полный придурок, но я до жути хочу, чтобы это всё не было игрой.
— Даже жаль, что утром перемирие закончится… — вздохнула я, глядя, как ты отпускаешь меня, поправляешь лямки моего топа, очень внимательно следя за собственными движениями…
Ты пошёл готовить мне кофе, а я, как зачарованная, наблюдала. Внутри меня пел Энрике Иглесиас песню «Hero», и это было столь же сладко, сколь был сладок его голос.
— Почему оно должно закончиться?
— Потому что утром ты вспомнишь, что я проколола тебе ногу.
— А я влюбил тебя в себя и заставил познакомиться со своими родными шутки ради.
— Я не влюбилась в тебя, — спокойно, как малышу, ответила я. — И я сказала им, что беременна, а они всего тебя лишили.
— Ты влюбилась, — с тем же терпением ответил ты. — И я подтвердил эту сплетню твоему отцу.
— Я не влюбилась, — покачала головой я. — И я… заставила тебя…
— Ну-ка, ну-ка, — ты заинтересованно обернулся, сняв турку с огня. — Что там?
— Ну это…
— Что?
— У кресла…
— Что у кресла.
— Это я сделала. Я победительница.
— М-м, понятно, победительница, — усмехнулся ты, отворачиваясь к плите. — Ты просто влюбилась и делала, что подсказывало тебе сердце.
— Ох… у нас перемирие, не беси меня. Завтра я устрою тебе встряску, а сегодня давай будем друзьями.
— Ну, давай, как скажешь, — ты протянул мне чашку кофе, а потом наклонился через стол, за который я успела сесть, и поцеловал. — Дружеский поцелуй.
И от этого “дружеского поцелуя” осталось десертное послевкусие. Лёгкое, сладкое и жгучее. В моей груди что-то разгоралось и пекло почти до боли и искр из глаз.
— Спасибо, — улыбнулась через силу, — за кофе и дружеский поцелуй. Это очень мило. Так что, какой твой следующий шаг? Свадьба по приколу?
— Я думал об этом… — ты совершенно серьёзно кивнул. — Но ты слишком сумасшедшая. Я как-то тебя побаиваюсь пока.
— Придурок. Я нормальная!
— Ага, надеюсь, это гормоны, и через девять месяцев пройдёт… — Твоя усмешка меня убивала, и я уже жалела, что согласилась поехать сюда.
— Ну да, потому что за столько дней я тебя просто прикончу… там уж всё пройдёт.
— Эх, женщины! Одни обещания!
— Эх, мужчины, одни проблемы от вас. Спасибо за крышу над головой. Завтра я решу куда идти. Посплю на диване.
— Как хочешь, — ты пожал плечами и заулыбался — наверное, моё лицо было слишком потерянным в тот момент.
Чёртовы твои уловки.
— Я серьёзно.
— Да-да, — ты улыбался, не переставая. — Конечно. Я дам плед, подушку можешь взять диванную, она мягкая.
— Ок, спасибо, — с нажимом ответила я.
— Не за что. Полотенце оставлю в ванной, поди, разберёшься.
— Разберусь.
— Ладно, тогда спокойной!
И ты ушёл в некое подобие спальни, на самом деле просто условно огороженного книжной полкой закутка с кроватью, а я осталась со своей чашкой кофе и жутким неудовлетворением от твоего поступка. Но тогда я была куда глупее, чем сейчас, и слишком жаждала внимания. Зато гордость, к счастью, была на уровне. Я за тобой не сунулась. Приняла душ, легла на диван и укрылась пледом, который ты оставил, видимо, в надежде, что я припрусь, испугавшись такого “неудобства”.
Звонок мамы разбудил от тревожного ватного сна, стоило только уснуть. Я не сразу поняла, что происходит и где я, осмотрелась в тщетной попытке найти знакомые ориентиры. Было тошно и душно, в квартире пахло новой мебелью, стерильностью только что построенного дома и летним городским воздухом, прожжённым выхлопными газами.
Телефон нашла под подушкой, мельком глянула на время: два часа ночи.
— Ты ушла из дома? — верещала мать.
Она была очень нервной и дотошной, особенно в том, что касалось папеньки. Её любимым сыном и человеком вообще был Брат-которого-нельзя-называть. Маню мама так и не смогла полюбить, она винила этого пупсика в смерти брата, потому стала относиться с ненавистью к моему папеньке. Странно это. Трансформация была медленной, но не настолько, чтобы я не заметила. Сначала мама пыталась любить внучку, правда пыталась. Я видела, как она сидит возле нее, заглядывает в кроватку, даже говорит о ней с другими людьми. Но скоро вопросы стали её раздражать, и вечное “А вы прививки поставили?”, “А как кушаете?” стало детонатором. Любое “мы”, под которым подразумевалась она и Маня, вызывало взрыв.
