От меня и моих подчиненных Викки отворачивается, как только замечает меня.
Будто это я — прокаженный, неверный, предатель, не достойный даже её взгляда.
Я вроде перекурил, забил работой утреннее удушающе паршивое настроение, но вот сейчас все крепче желание дотянуться уже наконец до этой наглой дряни. И хотя бы встряхнуть! Сбить с неё вот эту высокомерную спесь, на которую она совершенно не имеет права. И оттащить её подальше от Ольшанского… Километра, скажем, на два, чтобы точно не дотянулся до неё.
Вот уж чего не ожидал, того не ожидал — так это увидеть их вдвоем и настолько близко друг к другу. Наш Николай Андреевич обычно на работе не искал себе подружек, да и вообще он был мужик обстоятельный, на всяких одноразовых девочек не разменивался…
А нет, они останавливаются рядом друг с дружкой и пока мы ждем эти несколько секунд взлёта лифта — эти двое о чем-то треплются на японском. Начинает Викки, а Николай Андреевич, тут же выкрутив обаятельную улыбку на полную, отзывается.
Этикет? Ну, тот деловой этикет, который прохладно относится к вот такой вот болтовне на иностранном языке «при честном народе». В него высморкались, а потом сунули в шредер и распустили на полосочки.
Для нас будто нарочно подчеркивается, что у этих двоих свои темы для разговоров, которые они не хотят делить с какими-то там юристами.
Для меня подчеркивается…
Моя же подчиненная — Вера Смирнова — встает рядышком с Викки, нетерпеливо гипнотизируя взглядом дисплейчик над лифтом.
Викки смотрится контрастно. И дело даже не в отсутствии типовой рафармовской формы — в черном Викки смотрится как этакая ласточка среди серых мышей. И все же дело не в этом.
На ней почти нет макияжа. Это не заметно, если не приглядываться, и если не с чем сравнивать. Одна только помада нежно-клубничного цвета, и все…
Вера же — типичная презентабельная рафармовская девочка, а так как регулярно контактирует то с клиентами, то еще с кем — выхолощенная, ухоженная, не хуже Кристины.
Вообще-то я затевал этот анализ для того, чтобы сделать вывод не в пользу Викки…
А мне же только хочется посоветовать Вере умыться. Потому что да, оказывается, можно быть яркой даже без этого сантиметрового слоя штукатурки на лице.
Все-таки естественность — всегда с головой разнесет искусственность. Лишь бы были данные!
У Вики они есть…
Хочется чертыхаться так, чтобы в аду повзрывались все котлы сразу.
Я не должен на неё смотреть. Не должен! Особенно так пристально, втайне желая придушить Ольшанского.
Викки смеется. То и дело глядит на Николая из-под ресниц, совершенно отчетливо флиртуя. Три раза за одну минуту проходится пальцем по волосам.
Викки, Викки, а как же твой летчик, о котором ты мне пела песни перед рестораном? Сдулся? Кавалер, имеющий возможность чуть что оказаться рядом, тебе актуальнее? Или ты просто нашла Ника более выгодным?
Хотя о чем это я, она ж сама спалилась тогда, что жениха дивным образом сочетает с любовником.
Хочется только фыркнуть и отвернуться. А получается только смотреть и слышать, как все громче шумит ярость за спиной. И замечать… Замечать!
Замечать, как Ольшанский осторожно спускается пальцами чуть ниже по обтянутому черной тканью плечику Викки, и уже это кажется неприемлемым. Непристойным!
Они бы еще прямо тут раздеваться начали!
Я снова чувствую себя оленем. Ослепленным. Оглушенным. Окостеневшим. Не шелохнешься, не выдохнешь, не отведешь глаза…
А я-то надеялся, что это дерьмо оставил за спиной после развода… Те времена, когда мне хотелось кровавой расправы для тех, кто хотя бы сидел с ней рядом на парах. Ну, до того, как это место на постоянной основе занял я.
Хорошо, что Кристина уехала. Не стала меня дожидаться и отправилась домой лечить нервы после разноса Козыря.
Сейчас я бы заработал себе такой компромат, что даже сам свои интересы защищать бы не взялся. А уж меня-то на уголовных процессах прокуроры терпеть не могли. Отмазывал даже… Много кого отмазывал, короче говоря.
Но сейчас… Сейчас я даже не особенно слышу, о чем болтают мои подчиненные. Обратись сейчас ко мне кто-то по имени, я бы и то расслышал не сразу.
И тысячу раз повторив в уме имя Кристины, я все равно не могу перестать прожигать Викки взглядом.
Не помогает. И это бесит! Она — меня бесит. Она — нарочно отвернувшаяся от меня, она — так лучезарно улыбающаяся Николаю, что мне хочется проломить ему голову, она…
— Боже, ну наконец-то, — ворчит Смирнова, когда двери в лифте наконец-то разъезжаться. Ну, а что поделать. В нашей башне рабочие дни заканчиваются в разное время, лифты носятся туда-сюда, почти постоянно заняты в это время.
Ненавижу давку в лифтах. Вообще терпеть не могу, когда в лифте больше четырех человек. И, в общем и целом я почти готов подождать более свободной кабины, но…
Ольшанский тянет Викки в лифт, куда грузятся и мои подчиненные.
Черт, ну мне же нет до неё никакого дела. Вообще!
После того, что я узнал про её ребенка — я только еще сильнее не хочу её видеть, и еще меньше — находиться с ней рядом, но…
В лифт я шагаю самым последним.
Будто бы я всерьез намерен подкараулить Викки и уже придушить её наконец!
Нет. Но… Оставлять этих двоих наедине я вообще не хочу.
Мне удается протиснуться к левой стене кабины. Туда куда мне и нужно.
Собственно к Николаю, который в кои-то веки меня замечает и даже удостаивает меня кивка. Мы уже виделись в течении дня, здороваться тут бессмысленно. Тем более, что Ольшанского занимаю сейчас вообще не я.
Николай по-прежнему приобнимает мою бывшую за плечо, осторожно её по нему поглаживая. Викки же — от меня отворачивается, как только замечает. Снова выражает это свое отчаянное отвращение от моей персоны.
Или, может быть, этой дряни все-таки совестно глядеть мне в глаза? Стыдно?
Ветров, да ты мечтатель!
Это форменный трэш. Но воздух, который я вдыхаю, медленно вскипает, когда я понимаю ситуацию целиком.
Она — рядом. Рядом со мной! Настолько, что я ощущаю жар её тела.
На меня накатывает духота. Хочется растянуть удавку галстука, но я все-таки удерживаюсь от этого. Это — слабость, я точно знаю. И миру я её не явлю.
Удерживаюсь. Но жадно втягиваю носом воздух, незаметно придвигаясь к Викки чуть ближе.
Кофе и сигареты. Именно ими пахнет от волос. Крепко так пахнет, я ощущаю этот запах даже в полушаге от неё. Ничего не изменилось. Все как и тогда.
— Закройте двери, — пишит зажатая парнями в угол Вера Смирнова — лифт подвисает. С ним это бывает, когда нагрузка очень близка к предельной, но еще не достигла этой цифры.
Интересно, сколько времени эту ерунду будут ремонтировать? Второй месяц уже разобраться не могут. Только и слышно от техдиректора нашей башни, что «в мозгах где-то проблема».
Не сомневаюсь. Только вряд ли речь об электронных чипах лифта. Куда вероятнее — в кривых глазах работников, что не могут найти баг.
К панели управления лифтом я ближе всех. Ну, после Викки, конечно, но она стоит ко мне спиной, в сторону Ольшанского повернувшись только улыбкой.
Какая отличная возможность…
Еще до того как я успеваю сообразить — я таки тянусь к кнопке закрывания дверей, заодно убеждаясь, что на первый этаж лифт уже направляется.
Это не необходимость. Это повод. Повод «на обратном пути» чуть задеть пальцами талию Викки, коснуться её ладонью, ощутить, как она вздрагивает, разворачиваясь ко мне.
В кои-то веки она разворачивается ко мне лицом.
— Ветров, ты совсем? — я читаю по губам и поднимаю брови. Типа я не понимаю, о чем это она. Типа и не пылает у меня правая ладонь, та самая, которой я прикасался к Викки, будто я искупал её в кипящем масле.
Одно только прикосновение и вот он — результат.
