Потом он повесил трубку и посмотрел на меня.
И тогда спросил:
— Любишь ребрышки?
Я расхохоталась.
Когда я перестала смеяться, он невозмутимо смотрел на меня.
— Э-э… да, спасибо, что спросил, — ответила я, все еще улыбаясь, потому что ничего не могла с собой поделать, он был веселым, даже если так не думал, и затем закончила: — Хоть и с опозданием.
Он ничего не ответил, на ходу снял пиджак, бросил его на сумку, подошел к кровати и сел.
Я поняла, что ничего не ела с тех пор, как пообедала сэндвичем с тунцом. Во время похода по магазинам я залпом проглотила два латте, потому что легко могла обойтись без еды.
Без кофеина — ни за что на свете.
И я умирала с голоду.
— Полтора часа? — сказала я ему в спину, когда он стягивал ботинки.
— Мужчина женится на такой женщине, как ты, одетую в такое платье, он захочет шампанского, но не будет думать о еде. Тем не менее, он захочет, чтобы у нее было что-то особенное, поэтому удостоверится, чтобы она это получила, — сказал он ботинкам.
Я потянулась к столу, чтобы удержаться на ногах, потому что комплимент не прозвучал экстравагантно, но это не означало, что он не оказался в высшей степени эффектным.
И он заметил платье.
И это очень много значило для меня — и комплимент, и то, что он обратил внимание на платье. Я не знала почему, мне просто было важно. И говоря, что это много для меня значило, я имею в виду, очень много.
Я сглотнула.
Потом выдавила:
— Может, и так, но…
Он встал и повернулся ко мне, его руки потянулись к пуговицам на рубашке.
— «Скелет»?
— Да.
— Предполагаю, он в конце коридора и наблюдает.
Мой желудок снова сжался.
— В самом деле?
— Да.
Вот тогда-то я и подумала: «ох, к черту все».
Поэтому совершила попытку спросить:
— Почему?
Расстегивая рубашку, он уставился на меня. Затем полностью ее расстегнул и подошел к своей сумке.
Но не ответил.
Я вздохнула.
Пока он копался в сумке, я повернулась к столу, взяла букет и пошла с ним в ванную. Заткнув раковину пробкой, наполнила ее водой и положила туда букет, жалея, что у меня нет ножниц, чтобы срезать стебли для лучшего питания. Мне не хотелось, чтобы букет завял. Пока нет. Не завтра. Не на следующий день. Я хотела сохранить его как можно дольше. И не из-за цены в сто пятьдесят долларов. Я не понимала причины. Просто знала, что так надо.
Я решила, что позже отпилю стебли ножом для стейка.
Вернувшись в спальню, я увидела Тая на кровати, он устремил глаза на включенный телевизор, по которому шел бейсбольный матч, но звук был убавлен до минимума. Он не снял рубашку, и она была широко (но недостаточно широко) распахнута, выставляя напоказ грудь, пресс и татуировки. Ступни были босые. Он вытянул длинные мускулистые ноги, скрестив их в лодыжках. Он прислонился к изголовью кровати, одна его рука была поднята и заведена за голову.
Это большое, красивое, откинувшееся на постели, тело, как обычно излучало энергию крупного мужчины, которая несколько поутихла, но полностью не исчезла, его великолепные глаза сосредоточились на игре, в спокойном состоянии фантастические черты лица выглядели не менее фантастично, и я задалась вопросом: какого хрена?
Зачем, имея такую внешность, обращаться к сутенеру за женщиной? Когда ты можешь спуститься на лифте и увидишь у игровых автоматов по меньшей мере пару десятков женщин, которые падут к твоим ногам, ухватившись за возможность выдать себя за твою жену, и тебе не придется лишаться пятидесяти тысяч или маленького состояния в бриллиантах.
— Э-э… Тай… — начала я, но в этот момент раздался стук в дверь.
Он встал с кровати, а я двинулась через комнату. Вошел официант с подносом, на котором стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского, завернутым в накрахмаленную льняную салфетку, и двумя бокалами по бокам. Он поставил его на стол у окна.
— Желаете, чтобы я открыл? — спросил он, откидывая голову назад, чтобы посмотреть на Уокера.
Уокер покачал головой.
Официант понимающе ухмыльнулся, улыбнулся мне и направился обратно к двери, Уокер последовал за ним. Вернулся он один и сразу направился к шампанскому. Открыв его со знанием дела, разлил жидкость по бокалам, протянул один мне, а другой оставил себе.
— За супружеское счастье, — в шутку произнесла я, поднимая бокал, но его взгляд не отрывался от меня.
Нет, ни капли чувства юмора.
Поднеся бокал к губам, он одним глотком выпил половину, а я наблюдала за его напряженным горлом, словно за мастером, работающим над холстом.
Затем он опустил подбородок и руку, схватил бутылку, снова наполнил бокал и вернулся к кровати, приняв прежнее положение, но уже без руки за головой.
Я сделала глоток шампанского и подошла к кровати.
— Э-м… Тай, — позвала я, и он перевел взгляд с игры на меня. — Могу я задать тебе вопрос?
— Ага, — ответил он, но я поняла, это означает, что я могу спросить, но не значит, что он ответит.
Сделав глубокий вдох, я решилась.
— Не хочу указывать на очевидное, но… ты очень горячий.
Он уставился на меня, но ничего не сказал. Я тоже.
Наконец он спросил:
— Это вопрос?
Я покачала головой и объяснила:
— Я имею в виду, для чего тебе Шифт? Ты мог бы…
Он оборвал меня.
— Да, пять лет назад. А теперь — нет.
— Что это значит?
Его взгляд вернулся к игре.
Конец темы.
Я сделала глоток шампанского и перевела взгляд на игру. Потом повернулась к нему, и попробовала снова.
— Тай, — позвала я, он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Поэтому я продолжила: — Мне предстоит играть роль твоей жены. Это будет трудно, я ни хрена о тебе не знаю.
Он снова уставился на меня, а потом сказал:
— Даешь и берешь.
— Что?
— Даешь и берешь, — повторил он. — Ты даешь, я беру. Потом я даю, а ты берешь.
— Хочешь сказать, что я рассказываю тебе о себе, а ты — о себе?
Он не ответил, но посмотрел мне в глаза, так что я восприняла это как «да».
Это я могу. Скрывать мне нечего.
— Что ты хочешь знать? — спросила я.
— Выбирай, чем хочешь поделиться. Я выбираю то, чем хочу поделиться.
Вполне выполнимо.
Я кивнула в знак согласия, сделала глоток шампанского, затем коснулась коленом кровати, села на бедро, опершись на руку, согнула колени и вытянула ноги.
— Тебе знаком Ронни Родригес? — спросила я.
И снова его глаза на мгновение задержались на мне, прежде чем он ответил:
— Знакомое имя.
Я снова кивнула. Он смотрел бейсбол. Он мужчина. Эти две вещи говорили мне, что имя Ронни ему знакомо, хотя события происходили очень давно.
— Он играл в баскетбол. За Университет Индианы. На полной стипендии.
Я замолчала, когда он кивнул и заявил:
— Стипендию он просрал. Стал употреблять дурь, толкать дурь товарищам по команде и продавать своих баскетбольных фанаток братьям по братству.
Да. Это был Ронни. Глупец. Или глупец, когда не был со мной, как в то время. Я находилась в Техасе, а он в Индиане принимал хреновые решения. Стероиды ему нужны были, как рыбе зонтик. Мечты юного баскетболиста. Дерьмовая жизнь. Планы. Безрассудство. Ему хотелось жизни, при которой прошлое стало бы блеклым воспоминанием. Хотелось заботиться о маме и сестрах, чтобы его девочки купались в золоте. Хотелось быть уверенным, что так все и произойдет, и хотелось получить страховку. А так как он занимался торговлей наркотиками и сутенерством, в конечном итоге, его поймали, стипендия накрылась, и он отсидел срок за то и другое. Он был рожден для НБА. Все так говорили. Он даже не собирался завершать обучение. Он бы пошел на это, как только бы его взяли в высшую лигу. А потом он все испортил.
— Мы начали встречаться, когда мне было пятнадцать, и оставались вместе до тех пор, пока четыре года назад он не получил семь пуль от конкурирующего дилера, который хотел заполучить территорию Ронни. Мы с его мамой выбрали закрытый гроб, потому что две пули попали в лицо, — поделилась я.
