— Вот скажи мне, как ты могла ее взять?
— Надо было не сидеть в машине, а пойти в приют вместе со мной. Теперь не жалуйся.
— Да я не жалуюсь, просто не понимаю как. Неужели не было кого-то другого?
— Были, конечно, — как ни в чем не бывало бросает Ника, поглаживая трясущуюся собаку за ухо. — Но я сразу, не входя внутрь, попросила самое несчастное животное в приюте. Сделай воду чуть потеплее, а то она уже прохладная.
— В смысле самое несчастное? — делаю одной рукой воду теплее, другой еле фиксирую тощее вырывающееся существо.
— В прямом.
— Зачем?!
— Для умного человека — это странный вопрос, — деловито сообщает дочь, сдувая длиннющую прядь волос со лба.
— Значит я тупой. Будь добра, поясни мне.
— Все очевидно, папа. Кто возьмет самое несчастное животное?
— Никто, — недоуменно отвечаю я.
— Ну вот и ответ на твой вопрос. Все, тихо, она и так нервничает.
С каких пор Ника стала закрывать мне рот таким искусным путем? Мало того, что в доме появилось четвероногое недоразумение, так еще и «рот закрой».
— Ну вот. Чистенькой она стала совсем другой, — как сказать. — Ты съездишь за ушными каплями или останешься с собакой?
— Господи, что за страшила? — поворачиваемся на голос Егора.
— Сам такой. Это новый член семьи. Пока еще не придумали, как назвать. Кстати, как, пап? — обращается уже ко мне.
— Если девочка, то плешивка, если мальчик, то лысый, — усмехаясь, произносит Егор.
— На свое бы лицо посмотрел. У кого еще и плешь.
— Хватит, — прерываю их очередную перепалку. — Посушите собаку и, Ника, пока меня нет, не смей пускать ее в мою спальню.
— Окей. Пап, купи еще витамины какие-нибудь.
— Что-нибудь еще? — саркастично отмечаю я.
— Остальное все потом.
* * *
Никак не мог подумать, что поход в зоомагазин станет для меня очередным напоминанием о курносой малолетке. Малолетке, которую я четко решил для себя вычеркнуть из своей жизни. Вчера решил. Ночью. Правильно говорят, утро вечера мудренее. В моем случае обед.
— Это декоративные ежи или дикие? — интересуюсь я у сотрудника магазина.
— Диких не держим. Это африканский карликовый еж. Хотите себе приобрести? Животное с характером.
— Ну, было бы странно, что с таким носом у него был бы хороший характер. И нет, не себе. Девушке в подарок. Животное типа должно быть похоже на хозяина, правильно?
— Типа того, — усмехается продавец.
— А есть самка?
— Это и есть самочка.
— Замечательно. Ну здравствуй, Анечка, — разум, разум прием. Останься, драгоценный мой, со мной. — Беру. И все, что этой носатой необходимо. Клетка, питание. Ежихе в смысле.
— Сейчас все подберем.
Стою на асфальте я в лыжи обутый, то ли лыжи не едут, то ли я долбанутый… Трезвый ведь. Так какого хрена у меня в руках полностью укомплектованная ежиха по имени Анечка?
Глава 9
Смотрю на расхреначенный в хлам тапок, лежащий на кровати и… больше не зверею. Так, легкая раздражительность. За пять дней я к этому привык. Это всего лишь тапок. Его можно с легкостью купить. Бить или ругать собаку хрен знает через сколько времени после содеянного — крайне неразумно. Да и жалко мне эту доходягу. Пусть хоть тапки пожрет если в радость. Что-то во мне явно перещелкнуло не в ту сторону, если я позволяю не только грызть тапки, но и лежать собаке на моей кровати. Совершенно нечистоплотное животное. К тому же, пока еще и с нездоровой шерстью. Подхожу ближе к кровати, и собака тут же спрыгивает с нее, уносясь в неизвестном направлении. Гадость сделала и в кусты. Что-то мне это определенно напоминает. Перевожу взгляд на клетку с ежихой.
— Ну здравствуй, дорогая. Как жизнь молодая? — ощущение, что уставившаяся на меня Анечка не только сканирует мою руку, думая, куда бы лучше вцепиться, но и определенно что-то замышляет.
Никогда не мог даже в страшном сне представить, что такое маленькое чмо может быть настолько злым и агрессивным. Это, мать вашу, всего лишь ежик! Почему в детских книжках не намекают на то, какая это злая зараза? Анечка номер один просто чудо чудесное по сравнению с этой зубатой тварью. Если еще несколько дней назад я хотел преподнести зубатую в виде презента госпоже Озеровой, то теперь мне кажется это самоубийством. Она ведь непременно достанет ее из клетки при мне и как любая девочка начнет тискать животное. А дальше Аня без пальца, и я враг номер один. А я ведь и без того для нее враг номер один, судя по полному игнору и редкому, но проскальзывающему выражению лица «пошел на хер».
Уверен, что если бы она могла себе позволить, то от души высказалась бы. Но держится, маленькая стерва. Хорошо держится. Не знаю, что она сделала с собой и кому продала душу, но сейчас Аня другая. Собранная, сдержанная, очень серьезная и прекрасная студентка. Такая прекрасная, что и не придраться. При желании, конечно, придерешься. Но это уж совсем будет выглядеть по-детски. Я и без того напоминаю себе временами школьника.
Сколько себя помню, после крушения моего брака, я всегда выбирал себе сдержанных и спокойных женщин. Без искры. Проще говоря, скучных и унылых. Мне так комфортно. И всегда это нравилось. Если убрать Анин возраст — сейчас она воплощение того, чего я жду от женщины: спокойствие, собранность, ум и щепотка строгости. Парадокс в том, что такой она мне не нравится. Совсем не нравится. Это не она. Точнее не настоящая Аня. Та бы точно что-нибудь да ляпнула своим острым языком. Та вообще была другой. И хочу я обратно именно ту. Легкую, пререкающуюся со мной, языкастую, рассеянную, временами неуклюжую зажигалку Аню. Точно — зажигалка. Однако зажечь ее мне не светит, если не извинюсь за… а вот за что, собственно? С какого хера я должен извиняться за правду? То же мне, святая нашлась. Жопой крутила перед Егором, закрывалась с ним в спальне, теперь еще и медбрат, но при этом я оказываюсь плохим.
— Хорошо устроилась, да, Анечка? — стучу по клетке пальцем. — Хрен тебе на постном масле, а не извинения. И цветов, равно как сладких речей, ты тоже от меня не получишь.
— Пап? — ну вот вовремя. — Ты чего так рано?
— Пять — это, по-твоему, рано? — поворачиваюсь к дочери.
— Для тебя — да. Я не пускала собаку к тебе, — переводит взгляд на тапок. — Не знаю как так, — растерянно бросает Ника.
— Я сам виноват. Дверь не плотно закрыл. Не парься, Ник, не выгоню я ее из дома.
— Слава Богу. Кушать хочешь? Я запеканку сделала. Егор, правда, половину сожрал.
— Я не хочу есть.
— А что хочешь?
— «Захер». Хочу его.
— Ммм… я не умею, но попробую. Только завтра. Кстати, у ежихи воды в поилке почти нет. Давай я поменяю.
— Я сам, Ник. Иди.
Ежиха, ежиха… Выбросить ее не могу. Такая дикарка тупо не найдет себе на улице еду. Да и быстро сдохнет, учитывая, что она специально выращенная, а не созданная природой. Несмотря на то, что зубатая, как оказалось, опасна для моих руки и ног выбросить ее жалко…
* * *
Очередной говнодень и мерзкий сукин сын. Урод, которому жизненно необходимо отвесить люлей. Ну или как минимум натравить на него ежиху. Пусть сгрызет ему пятку. Нет, две пятки. Киваю горячо «любимому» пациенту, по совместительству шишке из органов, и нехотя подхожу к борову.
— Какими судьбами, Петр Николаевич? Выглядите, кстати, хорошо.
— Давление поднялось. Да и так по мелочи, ну и отдохнуть захотелось, — отдохнуть ему захотелось. Работник месяца, твою мать. — Жду пока оформят в ВИП палату. Я надеюсь, вы меня будете вести? — к несчастью — я.
— Я и еще один молодой доктор. Ординатор. Ну если вы не возражаете.
— Ну главное, чтобы были вы, а кто уж с вами не столь важно. О, а вот и моя история болезни, — протягивает ее мне.
— Идите в палату, а я сейчас подойду.
Раз, два, три, четыре, пять, дуй за Анечкой опять. Рифмоплет недоделанный.
Анечки не оказалось ни в моем кабинете, ни в ординаторской, ни на посту. Вдобавок трубку она не берет Не знаю какого лешего меня понесло в сестринскую. Дверь открыл фактически с ноги. Нет никакого криминала в том, что она сидит здесь в компании падлюки и процедурной медсестры. Однако меня не на шутку выводит из себя тот факт, что процедурная вся в еде, а эта парочка в телефоне. Не в Анином.
