одиночное проживание.
Это только потом Виталя понял, в чем подвох. Каждый его шаг в сторону тут же доносится предкам сердобольными старушками, которые каждый вечер заседают на лавочках.
С трудом втискиваю машину на единственное свободное место под окнами квартиры друга. Ну его нахрен, пусть лучше на виду будет, а то еще без колес останусь. У местных тут вместо мозгов счетные аппараты, и они сразу видят, что можно спереть и сколько на этом можно заработать.
— Кто? — после нескольких звонков домофона друг наконец снисходит до ответа.
— Доставка девочек, — ржу я.
Раздается пиканье, и я дергаю дверь, едва не налетая на одну из бабулек-доносчиц. Под мышкой зажато трясущееся нечто, которое должно быть, видимо, собачкой, но больше похоже на крысу. Каждый раз передергивает от вида этой животины. Мелочь скалится и начинает вырываться из захвата соседки.
— Здрасьте, баба Маша, — здороваюсь, протискиваясь мимо внушительных размеров. — Прелестная псинка.
— О, — приободряется соседка, — опять к нашему Виталечке развратничать приехал.
От этого заявления я спотыкаюсь и чуть не пересчитываю количество ступенек, которые преодолеваю.
— Баб Мань, вы только никому больше так не говорите.
Морщинистое лицо вытягивается.
— Я, вообще, по девочкам, и с Виталей мы просто по-дружески.
Старушка смачно сплевывает через плечо и прижимает к себе тявкающую шавку.
— Тьфу, срамота какая!
Хмыкаю и остаюсь в подъезде в тишине. В ушах звенит от оглушительного лая собачонки и приходится ждать, пока шум в голове прекратится.
Взбегаю на четвертый этаж.
— Боишься, что дверь свалится, если поддерживать не будешь? — пытаюсь скрыть за шуткой раздраженность.
Друг закатывает глаза и скрывается в темноте квартиры.
— Капец ты гостеприимный. Хоть бы свет врубил.
— А ты че, забыл где выключатель? — приглушенно рявкает друг откуда-то из ванной.
Дергаю плечом, скидываю кроссовки и прохожу в кухню, не рассчитывая на приглашение. Плюхаюсь на деревянный стул, который под моим весом жалобно скрипит. Выходит взъерошенный недовольный друг и прожигает меня вопросительным взглядом.
— И че ж тебя сюда принесло, Рус?
Проходит вглубь и щелкает кнопкой чайника. Достает банку кофе и насыпает в пол-литровую кружку четыре ложки.
— Блин, вот скажи мне, — сдерживаюсь, чтобы не скривиться от этой картины, — как можно пить это?
— Ой, завались, — бурчит Вит и наливает кипяток.
Садится напротив на такой же скрипучий стул и снова упирается в меня взглядом.
Ну да, не каждый стул выдержит лбов под два метра ростом и весом больше восьмидесяти пяти килограммов.
— Излагай.
— Мне надо где-то пожить, пока я чего-нибудь не придумаю.
На лице друга не прибавляется понимания.
— Короче, батя встретил даму сердца и теперь хочет с ней съехаться.
— И?
— И знаешь, кем оказалась упомянутая дама?
— Подожди-ка! — вскакивает друг. — Я сейчас метнусь за гадальными картами.
— Придурок, — бурчу я, а Вит падает обратно на стул. — Ты его такими темпами скоро добьешь…
— Ближе к телу, — перебивает он и делает глоток горячей жижи.
— В общем, эта дамочка — мама мыши, — выплевываю я и наблюдаю, как на лице друга отражается непонимание.
Несколько секунд Вит глупо хлопает глазами, а потом квартира содрогается от его громкого гогота. Друг ржет так, что у меня в ушах снова начинает шуметь. На его глазах выступают слезы, и он хватается за живот.
— Завязывай, — пытаюсь хоть как-то вернуть ему покинувший его мозг. — Ты представляешь, что это значит?
Во мне крепнет желание зарядить этому недоумку по голове, когда смех перерастает в беспомощное хрюканье.
Постепенно друг успокаивается и отдувается от долгого смеха, а я пытаюсь убить его взглядом.
— Ну и че? — заикаясь спрашивает Вит. — Ну повстречаются они да и разойдутся.
— Они решили съехаться. И воссоединиться в нашем особняке. Короче, мне надо убежище на какое-то время.
Вит удивленно поднимает брови и окидывает меня взглядом.
— Че? И ты вот так просто сдашься и свалишь в закат?
Мы с мамой заходим домой, и я уже собираюсь уйти в комнату.
— Ну и что ты молчишь?
Оборачиваюсь на мамин вопрос.
— А что я должна говорить?
Этот день выматывает настолько, что язык еле ворочается. Знакомство с маминым спутником окончательно лишает сил, и я просто хочу закрыться в комнате и провалиться в сон. Может, завтра что-то изменится, и безысходность не будет так давить на плечи.
— Как тебе Владимир? — мама вглядывается в мое лицо.
— Хороший, мне понравился, — меня осеняет мысль, и я не раздумывая выпаливаю:- Мам, а может, я не буду переезжать с тобой?
Мама удивленно распахивает глаза.
— А, — запинается она, — куда ты собираешься деться?
— Ну-у-у-у, — неопределенно тяну, — я ведь уже совершеннолетняя и могу позаботиться о себе.
Захожу издалека, давая маме самой дойти до того, к чему я клоню. Мама хмурится и скрещивает руки на груди. Во взгляд проникает серьезность, и от этого спина покрывается мурашками. От такого маминого взгляда ничего хорошего ждать нельзя.
У меня золотая мама, и я безумно люблю ее, но в моменты, когда она смотрит на меня таким взглядом, хочется спрятаться под одеяло, потому что я прекрасно понимаю: сейчас ее не убедить.
— Это исключено, — обрубает, а внутри меня все замирает. — Ты же понимаешь, что это не наша квартира.
— Понимаю.
Плечи ссутуливаются, и я опираюсь о стену. Мы так и не проходим дальше коридора.
— Кариш, я обдумываю вариант приобретения все же своего жилья. Но для этого нужны деньги, и сейчас, съехавшись с Владимиром, я могу средства, которые шли на аренду жилья, откладывать. И даже если у нас с Владимиром все сложится хорошо, квартира будет у тебя.
— А почему ты думаешь, что с ним может что-то не получиться? — осторожно уточняю я, делая шаг к маме.
Она только пожимает плечом. Из комнаты гордо выруливает Тимоха и одаривает наши ноги вниманием. Я подхватываю пушистый комок и зарываюсь носом в
