Я, конечно, знаю, где у Вознесенских аптечка лежит, но решаю потерпеть. Вряд ли они обрадуются, если я полезу в их вещи за анальгином. А они узнают точно — здесь камеры повсюду.
Выдраиваю полы на первом этаже и приступаю к душевой в разводах. Когда слышу, что Лиса зовет меня, резко поднимаюсь и чувствую, как двоится в глазах. Черт, все плывет. Уплывает. Все…
Глава 10
Дым
Hurts — Somebody To Die For
С утра уже все достало. Точнее, достала. Клиентка, с которой свел Чайковский, родственница его жены через двадцать пять колен. Очень настойчивая и одинокая родственница, что не давала покоя вот уже полгода. Я сделал для ее новой квартиры гардеробную, кухню, ящики в гостиную, а теперь она решила обсудить со мной спальный шкаф. Причем в самой спальне.
Отчаянную попытку встать на колени я не оценил. Иметь дальше с ней дела отказался, хоть и неслась за мной по коридору, запахивая халат и не переставая извиняться. Она была хорошим клиентом, но деньги все же пахнут. Поставил точку, потому что не мешаю работу с личной жизнью.
А как же Юна с дочкой?
Игнорирую противный голос в голове, заезжаю во двор, уже предвкушая, как выпью крепчайшего кофе и положу на паршивое утро. Так какая-то дура на «матизе» сдает назад, не глядя в зеркало. Правильно, а зачем? Впечатывается с визгом в меня, бампер цепляет, но там царапина. Отпускаю с богом, а то в крокодиловых слезах утопит. И только мысль о зеленом земноводном мелькает в голове, сразу мелкую заразу вспоминаю, которой, как дурак, в машине рожи строил, чтобы не плакала. И о Юне думаю.
Как итог, бешусь сильнее, ведь захожу домой с мыслью, что эти двое, возможно, еще у меня в квартире, времени-то всего десять утра. Но вместо них навстречу, лишь открываю дверь, несется Пони. Встает на дыбы, норовит облизать лицо — ее любимое занятие.
— Эй, девочка, ты куда растешь? Мамка откормила тебя, конечно, — потрепав дворняжку за ухом, говорю улыбающейся морде. Вот уж у кого нет никаких проблем. А Лина, видимо, снова не предупредила, что заезжала. Неисправимая.
Пока собираю сумку к родителям — давно обещал привезти отцу старые шмотки, в которых он сможет ездить на любимую рыбалку, жадно поглощаю бодрящий кофе и гружусь дурацкими мыслями. После гружусь с Пони в «паджеро» и через час приезжаю забрать Паулину из фитнес-клуба, где договаривались встретиться. Она машину видит, но садиться не спешит, крутится перед качком-переростком, что меня неожиданно бесит. Сигналю, потому как терпение на исходе.
— Он хоть совершеннолетний? — не скрывая сарказма в голосе, спрашиваю подругу, которая через сидение целуется с Пони, будто век не виделись.
— Ой, кто-то не в духе, — рычит на меня и машет дружку на прощание, улыбаясь, как пустоголовая Барби. — И когда ты просил предупреждать насчет визитов, мог бы просто сказать, что у тебя появилась девушка, а не мутить воду!
— В смысле? — не сразу въезжаю, о чем говорит. — Ты Юну встретила?
Я представляю в голове, как это могло произойти, и еще больше злюсь.
— Ага, встретила! — Тычет пальцем в грудь. — Вот так и знала, что твоя загадочная улыбочка что-то да значит.
— Ничего она не значит, — даю понять, что не хочу продолжать эту тему, — а замки я сменю. Пристегнись.
— У нас с тобой четвероногая дочь. Я стребую с тебя алименты, — бурчит Пуля, но временно замолкает, вроде бы обидевшись. Правда, выдерживает минут пятнадцать пути.
Как на выезде из города тормозим, чтобы заправиться, показывает мне телефон, а в нем дочка Юны льет воду из стакана в стакан с хитрющей улыбкой и хохочет, когда все течет на пол. Прежде чем видео заканчивается, замечаю, как Юна с широко распахнутыми глазами и полотенцем в руках бежит к дочери.
— Ты же знаешь, я далека от всех этих детишек и мой материнский инстинкт смертельно мертв, но эта зверушка выглядит очень мило. — Лина в своем духе, но такой ее сделала жизнь, и не мне судить.
Я знаю, как тяжело Паулине даются разговоры на подобные темы и что за внешним спокойствием она скрывает очень личные переживания. Потому как лет пять назад она узнала, что не может иметь детей.
Не вдавался в подробности, но подруга была категорична в заявлениях, когда пытался убедить не сдаваться. Ей было непросто, знаю, она рассталась с женихом прямо накануне свадьбы, забив на оплаченный банкет и платье. На самом деле, мне кажется, ей и сейчас нелегко, хоть и старается не подавать вида. Но то, как она сторонится любого рода отношений и при знакомстве с парнями чуть ли не в лоб заявляет о своем статусе, лишь подтверждает мои мысли.
— Выложу в «ТикТок», дети же нравятся людям, да?
— И ты туда.
— Куда, мистер бука?
— Один уже доигрался.
— Кто?
— Стажер наш, Леон.
— Который киллер? — острит, улыбаясь, но через секунду вдруг подпрыгивает. — В смысле Леон? Красавчик Леон? Он ваш стажер?
Не понимаю, что имеет в виду, пока она не показывает мне позера, который светит голой, забитой портаками спиной на фоне разобранной автоцистерны в части. Дать бы ему леща хорошего.
— Мне срочно нужно записать с ним видео, у него же больше миллиона подписчиков!
— Можешь записывать сколько угодно, пока в гипсе шляется.
Она закатывает глаза, но уже не возмущается. Остальной час пути проходит спокойно, и, когда мы сворачиваем к дому моих родителей, навстречу нам вылетает Бэтмен — черный толстый лабрадор. А на его крик естественно бежит мать.
Она в нарядном платье, с укладкой. На воротах развешаны воздушные шары, музыка играет. Как всегда, неуместно торжественно все. Я бы из-за состояния отца вообще не праздновал, но уговорили.
— Коля, Федор приехал!
Ненавижу полное имя.
— Приехал дядя Федор. — Паулина улыбается и тычет пальцем в беснующуюся со старым лабрадором Пони да на себя. — А еще пес и кот.
— Паулина, красавица, только хорошеешь с каждым годом. — Мама лезет обниматься к ней. — И кому же счастье такое достанется?
Даже не гладя, догадываюсь, что косится в мою сторону, знаю ее этот тон. Она никогда не бросает попыток. И не то чтобы хочет свести меня с Линой, скорее, хоть с кем уже. Она настойчива в желании видеть рядом со мной девушку, а постоянных кандидатур, кроме Пули, нет.
— Уж точно не вашему сыну. Федя, конечно, красавчик, каких поискать надо, но он ужасно вредный и ест мясо. А вообще, в его жизни только одна женщина, и с ней не сравнится никто. — Она смачно и весело целует маму в щеку и убегает во двор.
— Вот именно этого я и боюсь, — с укором говорит та.
— Как папа, мам? — меняю тему, крепко обняв ее.
— Стабильно, слава богу.
Подвисаем, смотрим друг на друга. Знаем, что нас ждет. Мы будем изображать, что все в нашей семье в полном порядке, что болезнь не атакует и отцу не нужна очередная химиотерапия. Для него. Ради отца, для которого жалость — худшее проявление эмоций.
— Ну что же мы стоим, утка стынет-то! Пойдем, сынок, — подгоняет.
Мы разуваемся на крыльце, как раз когда мимо проносятся собаки. Мама хохочет, подталкивая меня вперед — так она умеет искренне радоваться простым вещам. Под ногами знакомо скрипят половицы. Сам улыбаюсь честно и откровенно — в доме точно угадывается запах детства, чего-то родного.
Я провел в станице много времени, пока мы не переехали. И хотя в городе наша жизнь круто изменилась, у отца появилась любимая работа и пожарная часть, я все равно нередко ездил сюда, пока бабушка была жива. Сейчас родители решили вернуться, потому что так советовал врач — свежий деревенский воздух, все дела. Отцу, конечно, два раза в неделю приходится ездить по полтора часа в академию, но сидеть дома он не привык.
— Пахнет убийственно, мам, — говорю, зайдя на кухню. Желудок и правда сводит. К кексам, которые в круглосуточном купил Юне и ее дочери, не притронулся и, кроме кофе, ничего не ел.
В зале, за занавеской из тонких веревок, накрыт стол, на старом серванте расставлены семейные фото, скатерть праздничная — мама сама вышивала рисунок, знаю, что для особых случаев держит. Паулина что-то увлеченно рассказывает, когда подхожу к ним. Отец мне скупо кивает, руку пожимает крепко, хоть и сдал заметно за последний год.
