— Какая ещё семья?
— Обыкновенная: квартирка, женщина, ребёнок. Сын, если быть точнее. В Воронеже.
…И разве не боялась в глубине души этого самого пресловутого «один на миллион» случая, когда стреляет даже палка?
— Кто вы? Представьтесь.
— Не думаю, что в этом есть смысл.
— В таком случае, смысла нет в этом разговоре в принципе.
— Не веришь? Могу выслать фото и адрес.
— Не утруждайтесь. Мне это не интересно. — И я, едва не выронив из дрожащей руки телефон, первая дала отбой.
Как же меня трясло! Под ложечкой, растекаясь по телу противной слабостью, забилась паника. Вопреки ей и гадливому чувству стыда за то, что посмела допустить даже мысль о том, что всё это может оказаться правдой, набрала единственного, кто мог бы меня успокоить — Данилу. Но он не ответил.
— Марин, мы идём обедать? — позвала из комнаты Лиза, и я взяла себя в руки.
Но кусок в горло не лез. Лизка без умолку тарахтела, совершенно не замечая моего прибитого состояния. Впрочем, сама-то я что замечала в её возрасте, кроме собственных забот?
Бжикнул телефон, я сжала его в ладони. Наверное, если было бы возможно, я бы его просто придушила, чтобы не рвал душу… Но вместо этого всё-таки глянула на экран. Файловое сообщение со скрытого номера. Удалить не глядя, и дело с концом?
И что, неужели, я настолько боюсь этой лжи?
От первой же фотки зашумело в ушах — Данила с мальчиком на шее. Следом прилетела ещё фотка, и ещё, и ещё — целая серия, которую, судя по всему, снимали вот прямо сейчас.
Дрожащими непослушными пальцами увеличила очередной снимок… Дыхание перехватило — ни вдохнуть, ни выдохнуть, перед глазами поползла тёмная пелена. Недаром Данила так гордился своими «сильными генами» — этот мальчик, которому на вид было около трёх лет, так сильно походил на нашего Владюшку, как может быть похож только родной брат.
«Ну как тебе фотки? Теперь веришь?»
В горле встал ком, глаза наполнились слезами. Я бросила взгляд на сестру — она тоже сидела в телефоне и по-прежнему не замечала моего состояния.
— Лиз, я пойду прилягу…
Нужно было взять себя в руки. Продышаться и разобраться со всем этим досконально. А пока любые выводы преждевременны.
Пока возвращалась в номер, телефон периодически жужжал новыми сообщениями, и мне казалось — он жжёт руку. Больше всего хотелось швырнуть его об стену… Но было уже поздно. Я уже знала то, что знала и не собиралась оставлять это так. Если это всё провокация и наветы, то у них могла быть только одна цель — навредить Даниле, и он должен об этом узнать. А если нет…
Господи, как же это было больно! До удушья и ватных от бессильной паники коленей. Перед глазами стаяли фотографии — как приветики из прошлого, на которых Данила с нашим сыном… Только в роли нашего сына был сейчас другой мальчик, идеально подобранный дублёр, почти двойник.
Может, фотошоп?
Эта мысль вспыхнула в мозгу как озарение. Ну конечно! Господи, ну как я могла повестись на этот бред? Рвётся там, где тонко. Какая-то сволочь просто знает о нашей с Данилой проблеме и поэтому давит именно на это. О чём тут вообще думать, надо звонить мужу!
Но позвонить не успела, потому что погрязла в новых, наваленных доброжелателем фоточках. И ладно бы только фоточках — среди прочей грязи были и короткие видео. На них мой муж безо всякого фотошопа и фильтров возился с мальчуганом, который называл его папой. А мой муж называл его Владькой. Владькой! Это какой-то сюрр или особо изощрённая пытка. Этого просто не может быть!
Но это было, и я словно подсматривала за незамутнённым отцовским счастьем своего мужа в замочную скважину. Из узницы своей боли на волю, куда он, здоровый плодовитый мужик выйти сумел, а я, дефектная, нет.
К вечеру, когда провожала Лизу на вокзал, уже даже она заметила, что со мной что-то не то. Трудно было не заметить зарёванных красных глаз и рассеянного внимания. Но она списала это на свой отъезд и обещала звонить мне каждый день, и я держалась в её присутствии как только могла. Но когда поезд скрылся из виду — сломалась. Сидела на краю какой-то случайной лавки и рыдала навзрыд. Вокруг царила обычная вокзальная суета, ходили люди, встречались, прощались, проживали свои горести и радости, и я потерялась в этой толпе, растворилась в её безразличии и упрямой живучести. А потом зазвонил телефон, и это был Данила. Я смотрела на мигающую зелёную кнопку на экране и не могла найти в себе силы чтобы ответить. Что я ему скажу? Что скажет мне он? Я не знала, мне просто хотелось как в детстве — спрятаться и пусть всё решится как-нибудь само.
Данила перезвонил снова. И снова. И я решилась.
— Привет! Я на вокзале, Лизу провожала, не слышала звонка.
— А что у тебя с голосом? Такое ощущение, что ты плачешь?
— Ну… — слёзы катились по щекам, щекотали горячей горечью губы, — есть немного. Говорю же, Лизу провожала.
— Марин… У тебя там точно всё нормально?
Я закусила губу.
— Да. Всё нормально. А ты где сейчас?
— Работаю, где мне ещё?
— На заводе?
— Нет, в офис заехал. Сейчас уже домой поеду. Соскучился по тебе, просто жуть!
— Так приезжай! Если прямо сейчас выедешь, к утру уже у меня будешь.
Пауза… и он рассмеялся.
— Да я бы с удовольствием, ты же знаешь. Но пока не могу вырваться…
Потом он говорил что-то ещё, я что-то отвечала — на автомате, по привычке, а сама думала о другом.
Я ведь изучила те фотки вдоль и поперёк. Геометка указывала на Воронеж, дата — сегодня. При всём желании он не мог бы успеть вернуться оттуда, максимум — находился где-нибудь в пути. Но это не важно, ведь он в любом случае прямо сейчас врал мне. Что мешало ему сказать, что поехал по делам в Воронеж? Или мотается по области? Он ведь регулярно выезжает…
К горлу подступил ком — регулярно, каждый месяц именно в этих числах он уезжает с инспекцией по области… Но куда на самом деле?
— Ну давай, кис, не хандри там! Я к концу недели подъеду. Сейчас до санатория доберёшься обязательно перезвони мне, поняла?
— Конечно. Не переживай.
— Скажешь, тоже — не переживай! Я тут только о тебе и думаю! Целую, малыш! Соскучился жутко!
— И я…
А ещё на тех видео была женщина, которую мальчик называл мамой. Снято было откуда-то со стороны и из-под полы, явно скрытно, разглядеть её лица в подробностях мне не удавалось, но и этого было достаточно, чтобы понять — она примерно моя ровесница, может, чуть моложе. У неё было хорошее настроение, она смелась и подыгрывала забавам моего мужа и… его сына. Их сына. Владьки…
Не помню, как добралась до санатория. Раздирало противоречиями — от послать всё к чёрту, до немедля позвонить Даниле и потребовать объяснений. Закатить скандал, устроить побоище, разметать ошмётки нашей любви по окопам и… Но я не могла. Всё, что у меня было в этой жизни ценного — это Данила и его любовь. И я трусила лишиться этого. Не знала, как смогу без всего этого жить. Не умела.
Сидела на скамейке в парке и не понимала, что теперь.
— Я не помешаю? — раздался рядом голос.
Я глянула на мужчину в форме парковой обслуги, и, не ответив, отвернулась.
— Сегодня так звёздно, — присел он рядом. — Действительно не хочется заходить в дом. Я часто гуляю здесь ночью, хотя вообще-то приучен к режиму. В детстве у меня был очень строгий отец, нам с матерью приходилось слушаться его во всём, и режим — это ещё самое малое что…
— Идите к чёрту! — зло прорычала я. — Не ужели не видно, что вы здесь лишний?
— О… — подскочил он со скамейки. — Я прошу прощения! Я правда думал, что вам скучно. Вы же проводили подругу, вот я и подумал… Извините. — И поспешил прочь по аллейке, но вдруг остановился, сделал пару шагов обратно. — А ещё я хотел сказать, что вы очень красивая. Очень. Я заметил вас ещё в первый день, и… Простите, если помешал. Просто вам не идёт грустить. И я думал, что может…
И я просто поднялась и ушла сама.
К утру я уже знала, что буду делать дальше — собирать информацию, а там — по ситуации. Поэтому сразу после завтрака связалась с начальником юридического отдела «Птиц».
