— Да, — говорит он, произнося слова медленно и нарочито, как будто мучительно обдумывая каждое слово. — Я на твоих похоронах, гроб опускают в землю, и в этот момент я слышу, как ты выкрикиваешь мое имя.
— Да? — спрашиваю я, ком в горле словно болезненно пульсирует.
— Теперь это имеет смысл, я думаю, — говорит он, его рука касается моего живота. — Черт, — говорит он. — Где твоя рука?
Я вытягиваю руку перед собой, и наши ладони находят друг друга в темноте. Его рука теплая и намного больше моей, и это приносит мне больше комфорта, чем я могу сказать, когда он нежно сжимает ее вокруг моей. Это самый платонический жест, но в этот момент он заставляет меня чувствовать себя невероятно любимой и защищенной.
— Продолжай, — говорю я ему. — Почему это имеет смысл?"
— Ну, — говорит он. — Логично, что мне снится, что тебя похоронили заживо. Ты никогда не была мертва.
Я вздыхаю.
— Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. Мне очень жаль.
В темноте я вижу, как вздрагивают его плечи. Его рука теплеет вокруг моей, и я крепко прижимаюсь к нему, не желая пока отпускать его.
— Это то, что есть.
Некоторое время мы оба ничего не говорим.
— Расскажи мне, — говорит он наконец. — О чем твои сны? Это то, что случилось тем днем? Или что-то другое?
Иногда мне снишься ты.
— Иногда тот день, — говорю я с трудом. Мое горло словно наждачная бумага. — Но чаще всего это абстрактно, понимаешь? Череда образов, которые другие люди, вероятно, сочли бы нормальными.
Мой голос срывается на слове «нормальными», и я немного задыхаюсь, пытаясь вернуть его под контроль.
— Все в порядке, — быстро говорит он. — Тебе не нужно больше ничего говорить.
— Я в порядке, — говорю я, проглатывая пресловутый камень в горле. — Я могу справиться с этим. Я справляюсь с этим, милый.
— Я тебе не верю.
Разговор переходит в другое русло, а я все глубже погружаюсь в нашу общую печаль. Наше горе.
— Я все время думаю о тебе, — шепчу я, удивляя себя откровенным признанием. — Я никогда не смогу забыть тебя. Ты веришь в это?
— Да, — говорит он, и я слышу, как эмоции дрожат в его голосе.
— Почему? — спрашиваю я. — У тебя нет причин доверять мне после того, что я сделала. Почему ты мне веришь?
— Потому что, — говорит он, и я так близка к тому, чтобы сломаться, что чувствую вкус соли своих слез еще до того, как они прольются. — Потому что, когда ты сейчас кричала, ты не просто кричала.
Я знала это.
Его голос трещит под грузом нашего прошлого.
— Ты звала меня, Джулз. Снова и снова. На минуту я подумал, что это мой кошмар, пока не понял, что проснулся, а ты все еще зовешь меня.
Плотину прорвало. Я плачу.
— Это всегда был ты, — говорю я, мое дыхание сбивается, когда я втягиваю рыдающий вдох. — Это всегда был ты.
Прежде чем я успеваю передумать, я придвигаюсь ближе, преодолевая пространство между нами. Я прижимаюсь лицом к его подбородку, наши тела плотно прижаты друг к другу, и я не отпускаю его.
Шесть лет я хотела, чтобы он вот так обнял меня. Чтобы он обнял меня, погладил по волосам и сказал, что все будет хорошо. Слова немного отличаются, но это не страшно. Это все, чего я когда-либо хотела, прямо здесь и сейчас.
— Ты сможешь простить меня? — отчаянно шепчу я между слезами.
— Уже простил, — говорит он. — Черт возьми, Джулз, ты можешь сжечь весь мир, и я все равно прощу тебя.
Глава 8
Темнота становится утешением, а не врагом, и в этой темноте я цепляюсь за Джейса.
Он не ненавидит меня. Мой дорогой мальчик не ненавидит меня, как я боялась. Почему-то от этого боль внутри меня становится еще сильнее. Хуже из-за всего, через что я заставила его пройти. Шесть лет оплакивать мертвую девушку. Узнать, что она жива. Осознание всех ужасных вещей, которые я сотворила. И все еще находит в себе силы и сострадание, чтобы простить меня.
Не успев толком осознать, что делаю, я прижимаюсь губами к его шее — легкий, невинный поцелуй, который может быть строго платоническим.
Но мои чувства к нему далеки от платонических.
Его тело замирает, когда я целую его, но он не останавливает меня. Нежно, осторожно, я целую его снова, на этот раз в щеку. Он не отталкивает меня, но его пальцы слегка сжимаются вокруг моей талии.
Мои глаза достаточно хорошо приспособились к темноте, чтобы видеть, что его глаза закрыты, поэтому я использую свой шанс и целую прямо в его вкусный рот. Сначала я просто едва касаюсь его губ. Через несколько секунд он жадно отвечает, открывает рот, позволяя нашим языкам соприкоснуться.
Когда они соприкасаются, между нами словно проскакивает электрический разряд.
И любая надежда на то, что мы расстанемся, полностью исчезает.
— Джулз, — стонет Джейс мне в рот, а его пальцы сжимаются вокруг моих бедер. Я провожу руками по каждому открытому кусочку его плоти, единственное, что нас разделяет — тонкая футболка и треники на мне и боксеры на нем.
Ощущение его рта на моем, а затем ниже, когда его голодные поцелуи опускаются к моей шее и ключицам, просто божественно. Это не просто божественно — это то, чего я жаждала с того момента, когда мы потеряли друг друга самым жестоким и трагическим образом. Это почти как будто мы вернулись в мою спальню в тот ужасный день, заново переживая моменты, которые мы потеряли.
Моменты, которые были украдены у нас.
Я невольно застонала, когда Джейс задрал мою футболку, обнажив сосок, от прохладного ночного воздуха. Он берет его в рот, проводит языком по нежной плоти, а затем нежно посасывает, его растущая твердость упирается в мое бедро. Он делает то же самое с другим соском, и когда его зубы касаются того места, где зубы Дорнана прокололи мою плоть, все мое тело замирает, и я громко вскрикиваю.
Джейс отстраняется, и мое тело тут же ощущает его потерю.
— Подожди…, — говорю я, как раз когда он включает прикроватную лампу. Прежде чем я успеваю натянуть рубашку, чтобы скрыть грудь, он смотрит на фиолетовые следы зубов.
Он переводит взгляд со следов укусов на мои глаза, в его глазах, скрытых челкой, вопрос и нетерпение.
— Он сделал это с тобой?
Я натягиваю футболку, но рука Джейса крепко удерживает ее подол, не позволяя закрыть грудь.
— Ответь мне, Джульетта.
Возмущенная, я выкручиваюсь, натягивая футболку обратно.
— Кто еще мог бы это сделать? — говорю я, внезапно рассердившись на него. Он отказывается от борьбы за футболку и вместо этого тянется к моим бедрам, задирая левую ногу вверх и крепко за нее хватаясь.
Я слежу за его взглядом и вижу на бедре зазубренный белый шрам — шрам, который создал Дорнан, когда вонзил свой нож в мою плоть, еще один шрам, который непоправимо отмечает меня как его вещь.
Я смотрю в потолок, вытирая горячие слезы гнева и стыда из глаз. Я не сопротивляюсь. Я позволяю ему изучать мое бедро, и когда он задирает мою футболку, чтобы изучить скрытую татуировкой крестообразную группу шрамов на боку, я говорю:
— Получил то, что хотел? — спрашиваю я с горечью, смущенная тем, что так обнажилась перед ним.
Он продолжает смотреть на мои татуировки, почти как во сне, его глаза затуманены и устремлены вдаль.
— Нет, — говорит он. — Это не то, чего я хотел. Что еще? Где еще он нанес тебе шрамы, Джулз?
В его голосе больше нет злости. Он нежен и ужасно спокоен, и это смывает мою собственную ярость.
— Это не те шрамы, которые причиняют мне боль, они не на моей коже, — шепчу я. — Это те, которые находятся в моей голове.
В этот момент он выглядит печальнее, чем я когда-либо видела его.
— Мне нужно убраться, — бормочет он.
— Нет! — протестую я. — Прости меня, ладно? Я не могу исправить то, что уже случилось, Джейс. Я могу только попытаться сделать так, чтобы сейчас все произошло правильно.
Он сидит на краю кровати, видимо, не решаясь, и я с тревогой вцепилась когтями в любые слова, которые могли бы заставить его остаться.
