она расслабляется. Может, я так хотел тоже поделиться чем-то личным, как она со мной своим творчеством? Да, скорее так и есть.
Здесь со мной была только жена. Но она была сама историком, так что ей было интересно слушать меня. А сейчас не очень понятно. Я то и дело косил взгляд в сторону Лолы, но из-за капюшона не мог понять, интересно ли ей меня слушать. Не хотелось бы, чтобы она меня слушала только из вежливости. Но в ее ответе про любовь к истории была искренность. Поэтому надеюсь, что ей интересно.
– И что было дальше? – спросила Лола, когда я замолчал.
– А дальше, – усмехнулся я, – это археолог, Виктор Михайлович, вдоволь поиздевавшись над нашими ушами, показал неизвестный мир. Хороший мужик был, очень своим делом увлеченный. Мы просидели с ним до утра, пока слушали рассказы о том, как прошлое влияет на настоящее. Он показал нам находки, которые удалось найти за пару дней. И это было так странно… Когда держишь эти вещи в руках, кажется, как будто прикасаешься к чему-то таинственному. И я почему-то отчетливо представил, кем были эти люди, о чем мечтали, на что надеялись. Утром у бабушки моего одноклассника я узнал, кто в этой деревне может помнить те времена. Как сказал Виктор Михайлович, найденные вещи, скорее всего, относятся к периоду Великой отечественной войны. Останки пока были отправлены на экспертизу, а ни о каких боях в этих местах известно не было. И я нашел трех человек, которые помнили войну. Их рассказы были такими яркими, как будто все происходило вчера, но при этом такими далекими. Как просмотр фильма или прочтение книги, только осознание того, что все это происходило в реальности, никак меня не отпускало. Я каждый день, пока был здесь, приходил к Виктору Михайловичу, интересовался результатами. И даже сам не понял, насколько это меня затянуло, хоть бюрократии в этой работе больше, чем истории. Нужно снять каждый слой почвы, задокументировать результаты… Но это не очень интересно. Не знаю, почему этот археолог терпел вопросы мальчишки, да еще и терпеливо все объяснял, но он мне позвонил, когда были опознаны останки. Не без помощи тех старожилов, с которыми я разговаривал. Не стану забивать вам голову историческими фактами, но останки были опознаны. И у них остались родственники, их смогли похоронить с должным почтением, написать имена. Некоторые были отправлены в Германию. И ниша в истории была заполнена. Ощущение того, что я приложил к этому руку, вдохновляло.
– Вы историк, – не спросила, а скорее констатировала Лола.
– Вроде того.
– Это очень интересно и… так впечатляюще. Даже если мы больше не увидимся, этот кофе останется незабываемым.
Она теперь повернулась ко мне, так что я мог видеть – она не скучает. Я все-таки не ошибся, привезя ее сюда. И даже поцеловал бы с удовольствием, но… Она не такая барышня, судя по всему, как бы по-идиотски это звучало.
И да, мне этот кофе (она даже не сказала «свидание») тоже запомнится. Все необычное запоминается. А более необычного знакомства и кофе у меня еще не было.
– Поедем обратно? – спросил я.
– Да, мне завтра на работу.
– Мне тоже, причем очень далеко.
Лола села в машину и сбросила капюшон, повернувшись ко мне:
– Спасибо.
– И вам спасибо.
Да уж… Ведем светскую беседу, как будто живем не в двадцать первом веке.
Лола уткнулась в телефон, что-то набирая, судя по всему, и смогла отвлечься, только когда я остановился там же, где и в прошлый раз.
Подняла голову и посмотрела на меня:
– Извините, просто после вашей истории у меня родилась идея, вот я поспешила ее реализовать.
Я улыбнулся в ответ. Это радует. А то я уже подумал, что она действительно слушала мою историю, просто потому, что этого требуют некие социальные нормы.
– Прочитайте, – кивнул я на смартфон.
– Я… Такого я раньше никогда не писала, но как-то само родилось. Правда, еще сырое.
Раньше она так не боялась читать стихи. И почему-то еще больше захотел услышать. Положил свою руку на ее ладонь и попросил:
– Пожалуйста.
Она смотрела в телефон, читая это стихотворение, но оно меня тронуло. И почему так не хотела? Дело в тексте или во мне?
У старой деревенской печки двое…
Была холодная и вьюжная зима.
Его дыхание слабело, чуть живое…
Йодом рисовала на груди ему жена.
– Моя родная, – еле слышно он сказал, -
Ей-богу, хватит. Этим не помочь.
Налей стакан воды – в груди пожар.
Я не смогу прожить и ночь.
В её глазах отчаянье и страх…
Неужели сегодня его потеряет?
Еле поднявшись на ватных ногах,
Зубы до хруста сжимает.
– А помнишь ли те фронтовые дороги?
Печалей немало тогда повидали,
Несли от усталости еле мы ноги,
Отставших друзей по ночам вспоминали.
Голос его слабей с каждым словом.
Агония рвет на куски изнутри…
Скоро постель его станет гробом,
Не дождется он новой зари.
– Если бы я хоть минуту… секунду забыла.
Тихонько положила голову на грудь.
Секунда… Десять… И глаза закрыла,
Вполголоса сказав: "Ещё б чуть-чуть".
Ей не хватило и пятидесяти лет с ним рядом,
Так почему сейчас любовь мы ищем в каждом?
Это было так непривычно. Я с какой-то странной легкостью читала ему свои стихи, которые до этого слышала только Элка. Немного стеснялась, но все равно было легко. И Григорий Александрович слушал с интересом. Ему действительно нравилось.
Если в первую встречу возле ресторана, да даже и в магазине можно было посчитать, как я уже и думала раньше, что это просто оригинальный способ завязать знакомство, то сейчас уже так не считала.
И вот это стихотворение, которое я набросала по дороге, произвело на него впечатление, кажется, даже большее, чем то, которое прочитала в магазине.
– Очень душевно, – сказал наконец Григорий Александрович. – Мне нравятся ваши стихи. И…
Он замолчал, так и не закончив фразу. Хотя я даже затаила дыхание, ожидая, что последуют слова: «И вы мне тоже нравитесь».
Нет… Ну, значит, нет.
– Мне пора, – повернулась я. – Спасибо за кофе.
Григорий Александрович сидел с задумчивым видом, но тут же снова его ладонь, уже который раз за вечер, легла на мою руку.
– Лола, вы… Господи, как банально, – выдохнул он. – В общем, вы мне свой номер телефона не дадите? Мы могли бы еще как-нибудь выпить кофе.
– Почему бы и нет? – пожала я в ответ плечами, улыбнувшись, и продиктовала цифры.
Было видно, что ему это все дается непросто.
