операция, но нам нужно отвезти ее домой и покормить ее кошек.
– А что она делает на этот раз?
Грейс помахала рукой перед лицом.
– Что-то с глазами. Кто знает? Она на пять лет старше меня, а выглядит на десять моложе.
Патрик закрыл ей рот.
– Брось. Ты прекрасна. – Грейс, рассмеявшись, отбросила его руку.
Я никогда не видел, чтобы они ссорились. Даже когда Скотти был маленьким. Мои родители часто спорили, пусть даже в шутку, но за все двадцать лет, что я знаю Грейс и Патрика, они и этого никогда не делали.
Я тоже хочу так. Когда-нибудь. Хотя у меня нет на это времени. Я слишком много работаю, и иногда мне кажется, что я медленно закапываю себя в землю. Если я хочу прожить с девушкой столько времени, чтобы у нас сложилось, как у Грейс с Патриком, надо что-то менять.
– Леджер! – закричала Диэм из своей комнаты. – Помоги! – Я пошел в коридор, чтобы посмотреть, что ей нужно. Она рылась в шкафу, стоя на коленях. – Я не могу найти второй сапог – мне нужен сапог.
Она держала в руках красный ковбойский сапог и копалась вокруг в поисках второго.
– Зачем тебе сапоги? Тебе нужны щитки.
– Я сегодня не хочу щитки. Я хочу надеть сапоги.
Щитки лежали у нее на кровати, и я взял их.
– В бейсболе не носят сапоги. Давай прыгай на кровать, я помогу тебе надеть их.
Она поднялась и швырнула на кровать второй красный сапог.
– Нашла! – Захихикав, она взобралась на кровать и начала натягивать сапоги.
– Диэм, это бейсбол. В бейсбол не играют в сапогах.
– А я играю. Сегодня я буду в сапогах.
– Нет, не бу… – Я замолчал. У меня не было времени с ней спорить, и я знал, что, когда она придет на поле и увидит остальных детей в щитках, она даст мне снять эти сапоги. Я помог ей надеть сапоги и взял щитки с собой, вынося ее из комнаты.
Грейс ждала нас у двери. Она протянула Диэм пакетик сока.
– Хорошего дня. – Она поцеловала Диэм в щеку и тут заметила ее сапоги.
– Не спрашивай, – сказал я, открывая входную дверь.
– Пока, Нана, – сказала Диэм.
Патрик был в кухне, но, когда Диэм не попрощалась с ним, он драматически побежал за нами:
– А как же НоНо?
Когда Диэм начала говорить, Патрик хотел, чтобы она называла его Папа, но почему-то она стала называть Грейс Нана, а Патрика – НоНо, и это получалось настолько смешно, что мы с Грейс поощряли прозвища, и так они и закрепились.
– Пока, НоНо, – хихикая, сказала Диэм.
– Может, мы не успеем вернуться раньше вас, – сказала Грейс. – Если нет, оставишь ее у себя?
Не знаю, почему Грейс вообще спрашивает меня об этом. Я никогда не отказывался. И никогда не скажу ей нет.
– Не торопитесь. Мы сходим куда-нибудь пообедать. – Когда мы вышли на улицу, я опустил Диэм на землю.
– В «Макдоналдс»! – сказала она.
– Я не хочу в «Макдоналдс», – ответил я, пока мы переходили улицу, направляясь к моему грузовику.
– «Макдоналдс», прямо в машине!
Я открыл заднюю дверцу и помог ей забраться в детское кресло.
– А как насчет мексиканской еды?
– Не-а. «Макдоналдс».
– А китайской? Мы давно не ели китайскую.
– «Макдоналдс».
– Знаешь, что? Если ты наденешь на игру свои щитки, то мы пойдем в «Макдоналдс». – Я пристегнул ее в кресле.
Она замотала головой.
– Нет, я хочу в сапогах. И я все равно не хочу есть, я сыта.
– К обеду проголодаешься.
– И нет, я съела целого дракона. Я всегда буду сытой.
Иногда меня беспокоит, сколько она всего выдумывает, но она делает это так убедительно, что я чаще удивляюсь, а не волнуюсь. Я не знаю, в каком возрасте ребенок должен понимать разницу между враньем и выдумкой, но я надеюсь на Грейс и Патрика. Мне не хочется бороться с моим любимым в ней качеством.
Я выехал на улицу.
– Ты съела дракона? Целого дракона?
– Ага, но только это был маленький дракон, детеныш, и поэтому он уместился в мой живот.
– Где это ты нашла детеныша дракона?
– В «Волмарте».
– Они продают там детенышей драконов?
Она начала рассказывать, как в «Волмарте» продают детенышей драконов, но только надо иметь специальный купон, и их могут есть только дети. Когда я доехал до Романа, она объясняла, как надо их готовить.
– С шампунем и солью, – сказала она.
– Но шампунь же не едят.
– Так ты его и не ешь – ты в нем готовишь дракона.
– А-а-а. Я глупый.
Роман сел в машину с таким счастливым видом, точно ехал на похороны. Он ненавидит бейсбол. Он и детей-то не особо любит. Он помогает мне тренировать их только потому, что никто из других родителей не стал это делать. А поскольку он работает на меня, то я просто внес это в круг его служебных обязанностей.
Он единственный из моих знакомых, кому платили бы за работу детского тренера, но, похоже, сам он к этому не стремится.
– Привет, Роман, – нараспев сказала Диэм с заднего сиденья.
– Я выпил только одну чашку кофе; не разговаривай со мной.
Роману двадцать семь, но они с Диэм в своих отношениях, полных любви и ненависти, встречаются где-то посередине, потому что оба ведут себя как будто им по двенадцать.
Диэм начала барабанить по его подголовнику.
– Проснись, проснись, проснись!
Роман повернул голову и поглядел на меня.
– Вся эта фигня, которой ты занимаешься в свое свободное время, чтобы помочь детям, не принесет тебе никакой пользы в загробной жизни, потому что религия – всего лишь социальный конструкт, созданный обществом, которое желает контролировать людей, так что рай – это всего лишь условность. А мы сейчас могли бы спокойно спать.
– Вау. Не хотел бы я увидеть тебя до кофе. – Я выехал с его двора задним ходом. – Если рай всего лишь условность, что же тогда ад?
– Бейсбольное поле.
Кенна
Еще нет и десяти утра, а я уже побывала в шести местах в поисках работы. И везде одно и то же. Они давали мне заявление. Спрашивали насчет опыта. Я говорила, что у меня его нет. И объясняла почему.
Тогда они извинялись и отказывали, но прежде оглядывали меня с ног до головы. Я знаю, что они думали. То же самое, что сказала моя квартирная хозяйка Рут, когда увидела меня в первый раз. Не думала, что ты будешь выглядеть вот так.
Люди думают, что женщина, побывавшая в тюрьме, выглядит определенным образом. Что мы все одинаковые. Но мы матери, жены, дочери,
