лицо Ветки:
— Ну когда успел, Тимка? — с огорчением спросила она, — я только отвернуться успела, а тебя уже и не видно…
Я хотел ей что-то сказать, даже руку протянул, чтоб коснуться нежного лица. Она здесь. Она все же пришла… Я не один. Это осознание наполнило спокойствием и тихой, светлой радостью.
Я ослабленно повис в крепких лапах Ваньки, с негромким, но прочувствованным матом тащившего меня к дивану, и смотрел только на нее. На Ветку. Красивую такую. Взрослую уже.
— Не уходи, а? — удалось мне связать слова в предложение. Просьбу.
— Да куда же мы уйдем… — проворчали сзади, — тяжелый, гад…
А затем мир в очередной раз уронился, и я упал спиной на матерящегося Ванька. И потянул за собой за руку Ветку.
Она с легким негодующим писком шлепнулась на нас сверху, и какое-то время мы возились на разложенном диване, пытаясь умоститься и не придавить друг друга. В итоге как-то так получилось, что Ветка оказалась зажатой между нами, словно котлета в бутерброде. Она попыталась встать, что-то бубня про пьяных дураков, но я ни в какую не хотел ее отпускать. Да и Ванька, удачно устроившийся у стены, тоже вполне однозначно положил лапу ей на талию.
Судя по тому, что попыток встать он не делал, и дышал тяжело, с присвистом, похороны тоже прошли не в сухую. И теперь ему не особенно хотелось двигаться. Ветка лежала к нему спиной, упираясь макушкой в грудь, и Ванька поверх ее головы делал страшные глаза, чтоб я не вздумал дергаться. Я и не собирался.
Наша подружка, повозившись безрезультатно под нашими лапами, якобы невинно лежащими поверх ее плеча и талии, наконец затихла, выдохнула и посмотрела на меня полными сожаления глазами:
— Тимка… Ей там хорошо, веришь? — прошептала она, тяжко сглотнув слезы. Жалела меня. И бабку мою.
— Верю… — ответил я, и в самом деле именно так и думал. Бабка, не узнававшая в последние годы ни меня, ни ухаживавшую за нею женщину, ни Ветку, регулярно таскавшую ей продукты, явно в лучшем из миров. Пусть ей там будет хорошо.
Ветка протянула свою тонкую, казавшуюся в полумраке прозрачной, кисть руки и погладила меня по щеке. Ласково так, легко-легко, словно перышком коснулась… И я умер от этого сладкого ощущения счастья, мгновенно разлившегося под кожей, в том месте, где скользили ее тонкие пальчики…
Зеленые глаза, казавшиеся еще темнее в тот момент, завораживали, сводили с ума своим колдовским отблеском. Она словно заклятие на меня накладывала, подчиняла себе. И я подчинялся. С удовольствием.
Помню, как потянулся к ней губами, наплевав на сопящего позади нее и все крепче сжимающего лапу на талии Ванька. Не мешал он мне тогда, совершенно, наоборот, казалось очень правильным, что мы вот так лежим, что она — между нами. Все было так, как должно было быть.
Я прикоснулся пальцами к гладкой нежной щеке, тело все пробило электричеством, Ветка прерывисто вздохнула, обняла меня за шею, прижалась губами ко лбу и выдохнула:
— Спи.
И я уснул. Неожиданно провалился в темную пропасть, без сновидений совершенно, спокойный и умиротворенный.
И ничего особенного мне не снилось в ту ночь. Наверно, это и хорошо.
А утром долго не мог понять, какого хрена прямо перед моей рожей сонная храпящая морда Ванька делает. И где Ветка? Или это был сон?
Поднялся, провел ладонью по щеке, которой вчера так легко и мягко касались ее пальчики, потопал, пошатываясь, по утренним делам, всем организмом ощущая необходимость взбодриться. Все же, ужранная в одно лицо бутылка водяры — это слегка перебор даже для такого здорового парня, как я.
На улице повисел на турнике, вяло поподтягивался, пытясь выгнать остатки спиртовой гадости, потом постоял в планке, сосредотачиваясь.
Ветка вчера гладила меня.
Трогала.
Смотрела.
И, если я не был таким долбаком, то и поцеловала бы… Или я бы ее поцеловал… Зачем уснул? Зачем?
А Ванька? Он чего с ней делал, пока я спал?
Если чего-то делал… Если Ветка из-за этого убежала…
Я вскочил, ощущая прояснение в мозгах и твердость во всем теле.
В планах было сначала выяснить все с Ванькой, а потом уже найти Ветку и… И продолжить то, что начал этой ночью. Даже если она не поняла, что это было. Разъясню, значит.
Тут на пороге появился сонный опухший Ванька, глянул на меня, скривился:
— Железный ты придурок… С похмелья на турник…
— Давай и ты повиси, — порекомендовал я, — в себя придешь. Чего вчера с Веткой было?
— Чего-чего… — пробубнил Ванька, все еще кривясь, но все же подойдя к турнику, — ничего… Ты вырубился… И я тоже. И она.
— И все?
Я подозрительно оглядел висящего на турнике друга.
— И все, блять… — вздохнул Ванька, перехватываясь и делая уголок. — Не бесись… Тебе больше досталось… Тебя хотя бы поцеловали…
— В лоб, — усмехнулся я, — как братишку.
— Ну так мы для нее и есть братишки, брат, — Ванька выдохнул и принялся подтягиваться.
Я смотрел на его вдувающиеся ритмично мышцы и думал о сказанных словах.
Братишки… Оно и понятно, что братишки… Но вчера же… Или мне показалось?
— Показалось, — Ванька, словно прочитав мои мысли, кивнул, спрыгнул с турника и на пробу толкнул открытой ладонью в плечо, приглашая на спарринг.
Я кивнул, привычно встал в стойку.
— Она ничего не говорила? — легкий бросок, уклон, потанцевать влево-вправо.
— Нет, просто уснула прямо следом за тобой… — нападение, джеб.
Уворачиваюсь. Удар у него, конечно, пиздец, какой. Попадешься если, зубы вынесет влегкую.
Напрыгиваю сзади, беру на удушающий.
Ванька пыхтит, напрягает шею, не собираясь сдаваться. В итоге, потаскав меня на себе пару шагов по двору, умудряется скинуть со спины, словно медведь волка.
Несколько минут тяжело дышим, глядя друг на друга в упор.
Не братья сейчас. Не друзья. Соперники.
— Не уйдешь ведь? — вопрос глупый, даже не ожидал, что Ванек его задаст.
Отрицательно машу головой, скалюсь.
Ни за что.
— Тогда пошли к ней, — кивнул Ванек, — хватит уже этих танцев. Пусть решает. Только… Тим…
