теперь с тобой в одном классе? — киваю, — зажав губами резнику и поднимая наверх хвост из волос. — И как он тебе? Хоть немножечко нравится?
Захар
Еду за машиной отца. Внутри вроде спокойно, голова только разболелась так, что дорога периодически теряет четкость. Я рад этой головной боли, она – моя заслонка от рвущихся наружу воспоминаний двухлетней давности. Не тех, когда было плохо, а тех, когда еще было хорошо. Целый проклятый год мне было хорошо с Алисой. Это самые опасные воспоминания. Они предполагают возможность сделать шаг назад. Туда, где было это самое «хорошо». И я не знаю, что хуже: вспоминать об этом или допускать мысль о том, что я хочу девочку, живущую всю жизнь у меня за стенкой. Не просто хочу. Навязчиво. Целиком. Себе.
На светофоре опускаю голову на руль. Хреново мне. От того, что чувствую к Стасе противозаконное и неправильное влечение. От того, что сейчас придется говорить с Алисой.
Отец заезжает во двор первым. Сворачивает на парковку, а мои фары освещают разноцветную скамейку недалеко от подъезда. На ней, потирая друг об друга руки и кутаясь в меховой воротник модной короткой шубки, сидит моя бывшая девушка.
Решаю не ставить машину на паркинг. Подъезжаю сразу к Алисе.
Прикурив со второго раза, засовываю зажигалку в пачку сигарет, прячу все в карман и затянувшись покрепче, выхожу из Лексуса.
— Здравствуй, — она тоже подносит к губам сигарету. Затягиваемся синхронно. Меня обдает яблочным дымом.
— Ты пролетела пять тысяч километров, чтобы поздороваться? — кидаю окурок себе под ноги, наступаю ботинком, вдавливая его в снег.
— Поговорить. Два года прошло, я думала, ты немного остыл, — она делает ещё одну затяжку и выкидывает недокуренную сигарету в сторону от себя. Мерзкий фруктовый дым снова летит в меня.
— Я тебе все сказал тогда. Мне нечего добавить, — пожимаю плечами, морщась от нестихающей головной боли.
— Я не все сказала. Тогда, дома у моих родителей, думала, что все. Полгода назад поняла, что ошиблась. Прилететь долго не решалась. Думала, твои родители меня на порог не пустят.
— Ты знаешь мою маму, она не умеет грубить людям. Был бы отец, тебя бы и правда не пустили.
— Сестренка твоя зато фыркать научилась, — смеется Алиса. — Такая стала бойкая, но все равно маленькая и забавная. Я замерзла, если честно. Мы можем поговорить в тепле?
— Мне переодеться надо. В машину сядь, подожди.
— Я уже и забыла, как тебе идет форма, — тянет руку к кителю под курткой.
— В машину сядь или здесь будешь сидеть, пока не спущусь!
Тут же одергивает руку и проваливаясь тонкими каблуками в снег идет к Лексусу.
Быстро поднимаюсь в квартиру. Никому ничего не говоря, ухожу в комнату. В курсантской форме после девяти по городу перемещаться нельзя. Вообще нельзя, но без формы не спалят. Вряд ли я вернусь раньше, так что меняю ее на черные джинсы и такую же футболку с длинным рукавом. Брызгаю немного одеколона скорее по привычке, чем с какой-либо конкретной целью. Смотрю на Стасин подарок, лежащий на комоде. Обещал носить. Закручиваю вокруг запястья, застегиваю замочек. Вот теперь точно все.
— Ты с Алисой уедешь? — мама выходит в прихожую, пока я обуваюсь.
Поднимаюсь, вижу, как приоткрылась дверь в Стасину комнату.
— Да. Не жди меня, ладно? Я не знаю, во сколько вернусь.
Дверь в комнату сестренки громко захлопывается. Так и не вышел ко мне мышонок.
— Переживает. А тебя я очень прошу, думай вот этим, — мама касается пальцами моего лба.
— Разберусь. Нет меня.
Думать сейчас вообще сложно.
Спускаюсь на улицу. Молча сажусь в машину и еду в ближайшую аптеку, беру таблетки от головы и бутылку воды. Закидываюсь сразу парой, надеясь, что полегчает быстро.
Алиса разглядывает город через стекло. Поворачивает голову, замечает браслет.
— Ты стал носить бижутерию?
— Это подарок, — тоном отрезаю ее желание задать следующий уточняющий вопрос.
Она снова отворачивается к окну, а я сворачиваю к небольшому кафе, в котором, судя по тому, что я вижу через большие окна, практически никого нет. Отличное место, чтобы выяснить отношения с бывшей.
Выхожу. Алиса задерживается в ожидании, что для нее откроют дверь. Раньше я так бы и сделал, но все меняется. Выходит сама. Ставлю Лексус на сигнализацию и не особо парясь о том, что девушка на каблуках за мной не очень-то успевает, захожу в кафе. Оставляю куртку на входе, выбираю столик. Самый дальний, в стороне от всех остальных.
К нам подбегает официантка. Заказываю чайник горячего чая, не интересуясь желаниями Алисы. Как только нам приносят заказ, наливаю себе в чашку ароматный напиток и внимательно смотрю на бывшую.
— Я скучала, — выдает она.
Хорошо, что в этот момент я успел поставить чашку с чаем на стол.
— Это даже не смешно, — мрачно отвечаю.
— Ты видишь, чтобы я смеялась?
Не вижу. В ее красивых карих глазах с натуральными, угольными ресницами застыла вполне настоящая печаль. Алиса открыто транслирует ее мне, постукивая длинными ногтями по своей чашке.
— Я все эти два года думала о тебе, о нас, о том, что натворила. Ты мне не веришь, но я все это время чувствовала вину.
— Зря. Я с трудом, но переварил то, что ты с нами сделала.
— А я, видимо, нет. Знаешь, я пробовала новые отношения, но во всех мужчинах, что мне встречались, упорно искала тебя. И если хоть одного качества не оказывалось, мужчина мне не подходил.
— Я тут при чем? Это твои заёбы. Или ты за отпущением грехов приехала, чтобы трахаться спокойно? Трахайся. Раньше мое присутствие тебе не мешало. С чего вдруг стало мешать отсутствие?
— Захар! — она нервно кидает на стол салфетку. — Да я люблю тебя! Дура, поняла слишком поздно. Мы же оба тогда дураками были.
— А я и сейчас не особо умный, раз все еще сижу здесь и слушаю этот бред. Что тебе на самом деле надо, Алиса? Твой отец вообще в курсе, что ты полетела ко мне? Он с твоей подачи меня ненавидит, — напоминаю.
— Он знает. Я рассказала ему правду и была наказана почти на целый год.
— Бедняга, — саркастически ухмыляюсь.
— Захар, прости меня, — тянет руку через стол и касается моей