что. — На шее мелких чёток ряд… В широкой муфте руки прячу… — вспомнила она Ахматову. — Глаза рассеянно глядят…
— И больше никогда не плачут, — подхватила Ирка.
— Расскажи лучше, что у тебя, — сказала Аврора.
— Да что у меня, Рора. Всё тоже. Работа, детский сад, дом. Сейчас ещё бегаю с Андреем по врачам. Одна сказала: вам надо проверить его на аутизм, вторая — нанять репетиторов, ребёнок не по годам развит. А я не знаю, за что хвататься. То ли отдавать его в школу в следующем году, то ли пусть ещё два дома сидит. Он и садик ненавидит, ходит неохотно, и дома мама с ним так устаёт, что я не знаю кого мне жальче: его, обречённо ревущего по дороге в сад, или мать, что выматывается с ним за день до слёз. Так и живём. И на всё ещё надо денег, а у меня материальное положение: могу себе позволить выкинуть два верхних листа капусты.
— Может, тебе всё же найти Воскресенского? Мне кажется, он бы помог. И ребёнка обследовать, и деньгами, если что. Он же неплохой парень.
— Ро-ра! — произнесла Ирка по складам, снова посмотрела на сына и понизила голос. — Он разбил мне сердце и бросил. Хочешь, чтобы он также поступил с сыном?
— Конечно, не хочу, но почему ты думаешь…
— Потому что он женился, — перебила она. — У него бизнес. Семья. Ему точно не до нас. И вообще… — она снова потянулась за сигаретой, но потом передумала, швырнула пачку, отвернулась.
— Ир, ну нельзя быть такой упрямой. Ты же сама его оттолкнула. Про беременность не сказала. А он за тобой вернулся, уговаривал уехать с ним.
— Угу, — усмехнулась она. — Когда? После того как трахнул Гордееву?
— О господи! Гордеева сама на него вешалась. А ты… давай уж начистоту. Ты уехала с тем мужиком на джипе, и вас час с лишним не было. Даже у меня возник вопрос: чем вы там занимались?
— Я уже объясняла: машина сломалась, — огрызнулась она.
— Да? А с Воскресенским ты, случайно, не так же первый раз переспала? В сломанной машине?
— Что-то я не пойму, — развернулась Ирка к Авроре. — Ты моя подруга или Воскресенского?
— Конечно, я твоя подруга, Ир. Но ты его вынудила. Спровоцировала. Бросила вызов. Что ему оставалось? Только схватить Гордееву за шкирку и потащить в дом. Ещё не факт, что там что-то было.
— Там было, Рора, — хмыкнула она, уставилась на дорогу. — Там было всё.
Аврора вздохнула.
— Да, да, — назидательно кивнула Ирина. — Я посмотрю, как охотно ты вернёшься к мужу, когда Романовский прибежит извиняться. Начнёт на коленях ползать.
— Он не прибежит. Он не считает себя виноватым и даже обязанным оправдываться…
Аврора вспомнила, как размахивал руками Романовский, расхаживая по комнате:
— Ну как тебе объяснить? Как объяснить женщине, моногамной от природы, что мужики устроены по-другому?
— Это как же по-другому? Не можете не трахать всё, что движется?
Романовский скривился. Да, да, она знала: звучит пошло, вульгарно, банально. Грубо. Но не пятистопным же ямбом сейчас жечь, чтобы не оскорблять его высоколобое чувство прекрасного.
— Это другое, Аврора, — брезгливо отбросил Романовский фотографии, где не просто трахал ту длинноногую модель и так, и эдак — вылизывал её как грязную тарелку. — Понимаешь, это как гостиница. А жена — дом. Ну не может человек всегда спать только дома. Он останавливается в отелях. Ночует на дешёвых простынях, обнимает плоские подушки, зарывается носом в колючие одеяла. Но это мимолётное, временное, чужое. А жена — своё…
— Давай поспорим, — неожиданно сказала Ирка.
Машина резко свернула в дорожный карман и остановилась.
— Романовский тебя не отпустит ни за что, — всем корпусом развернулась к Авроре подруга. — Так просто ты от него не отделаешься, хоть сто заявлений на развод напиши. Никому не отдаст. И будет биться за тебя до последнего.
— Ну, это его проблемы, — хмыкнула Аврора.
— Угу. И когда будешь рассказывать, как он стоял перед тобой на коленях, я тебе скажу: ну нельзя же быть такой упрямой, — передразнила она.
— Ну ты-то, допустим, скажешь, — усмехнулась Аврора. — Только я всё равно не вернусь. О чём тут спорить?
— Поспорим, что он будет пытаться тебя вернуть любыми способами и пойдёт на всё. Ты же уверена в обратном или я не права?
— На коленях ползать он точно не будет. И умолять.
— Давай так, — показала она на Аврору обоими указательными пальцами. — Если встанет на колени, ты попробуешь.
— Что попробую? — возмутилась Аврора.
— Понять и простить, конечно, — ответила Ирка. — Начать всё сначала, словно ничего не было. И, знаешь, если у тебя получится, я тебя не осужу. Я буду всеми руками за, если ты сможешь. Как тебе предложение?
— Отвратительное, — скривилась Аврора. — Но, хрен с ним, пусть, если убедит, может, я и попробую. Не обещаю, что получится, но попробую. Только если нет, и Романовский не встанет на колени, ты позвонишь Воскресенскому и расскажешь ему о сыне.
— Мне и звонить не придётся, он сейчас здесь. Дом продаёт.
— Тем более!
— Ну что, по рукам? — протянула ладонь Ирка. А когда Аврора крепко её сжала, окликнула сына: — Андрей, разбей!
Детская ладошка ребром врезалась в их сцепленные руки.
«Господи, зачем я это делаю? — покачала головой Аврора. — Зачем столько лет ведусь на эти глупые споры с этой упрямой спорщицей?»
— Если на колени он не встанет, вернуться к Романовскому я тебе разрешаю всё равно, — подмигнула Ирка и включила сигнал поворота.
— А я тебе разрешаю заехать к Воскресенскому, пока он здесь, даже если ты выиграешь. Мне кажется, он обрадуется.
— Двадцать восемь лет, — покачала головой Ирка. — Тебе двадцать восемь, а ты всё такая же наивная, Самойлова.
— А ты всё такая же упрямая, Лебедева, — ответила Аврора.
— Я реальная, Аврора. Реальная. Воскресенский трахнул Гордееву, а меня — тот мужик. Я не хотела, клянусь. Просто взбрыкнула. Просто села в его джип, в первый попавшийся, а он…
Авроре словно дали под дых.
— О, не-е-ет…
— О, да, Рора, да. Он меня изнасиловал. И я…
