их в грязи, невыносимо.
Безжалостный будильник поднимает меня в шесть тридцать, и сейчас я практически не соображаю. И ничего не чувствую.
С пустым взглядом я сижу за столом и перекладываю договоры.
К обеду у меня сами собой закрываются покрасневшие глаза.
Все, чего я хочу, даже не кровать, а чтобы все просто заткнулись и не хлопали дверями. Меня уже знобит от недосыпа.
Неудивительно, что происходит неизбежное.
В перерыве, когда все сваливают с кафедры в кафетерий или просто на свежий воздух, я, подложив под щеку руки, выключаюсь на рабочем столе в солнечном пятне, распластавшемся на гладкой поверхности.
Муть, принимающая меня в свои объятия тревожная, полная болезненных воспоминаний. Хочу вырваться из этих тисков, но не могу. Нет сил. И мной завладевают кошмары прошлого. Они всплывают, обрастая выдуманными деталями.
Мне хочется убежать, спрятаться. Хочется, чтобы кто-то заслонил меня от всего, и сознание сжаливается надо мной.
Туман беспросветной боли рассеивается постепенно.
Сначала в мрачную картину врывается знакомый запах сигарет и парфюма с горьковатыми нотками. И вместе с ним мрак сменяется теплым светом.
Мне снится, что-то из сладкого прошлого, когда все хорошо, и самая серьезная проблема — пропущенный сеанс маникюра.
«Ты моя, слышишь?» — требовательный низкий голос. — «И никто тебя не получит! Ты поклялась!»
Даже во сне хочется плакать.
Особенно, когда знакомым жестом рука скользит по моим волосы и пропускает пряди через пальцы.
«Дим», — хнычу я.
Виска касаются губы и прокладывают дорожку вниз по щеке.
И я всем существом рвусь к ним. Мне так их не хватает. Я снова хочу летать.
Я первая целую родные губы, упиваясь ими, не обращая внимание, что поцелуй соленый от моих слез. Глажу колючую щетину, зарываюсь пальцами в густые отросшие волосы.
Димка отвечает мне страстно, жадно. Я хватаюсь за него, как за последнюю опору. Позволяю его рукам сжимать меня, тискать. Разрешаю его губам клеймить меня. Все так, как и должно быть.
Я не хочу просыпаться, но мне кажется, что стоит только сейчас открыть глаза, и я увижу того самого, того, которого до сих пор вопреки здравому смыслу люблю.
— Девочка, — бессвязное бормотание, горячее дыхание, опаляющее мои губы.
И я превращаюсь в мягкую глину в его руках, льну к нему, тянусь и таю.
Я должна увидеть в его глазах то, что видела раньше. Одержимость мной. Его жажду. Его лихорадку.
Иначе все не имеет смысла.
Без этого, мир можно выбросить на свалку.
Я распахиваю ресницы… прямо в реальность.
Солнечный свет режет воспаленные глаза, но приятные ощущения не пропадают.
И мозг заторможенно регистрирует, как вспыхивают искорки рядом с тем местом, где горячая ладонь продолжает наглаживать голое бедро под юбкой. Мои пальцы запутались во взъерошенных волосах и прижимают к себе голову того, кто покрывает жалящими поцелуями мое горло.
Я застываю, у меня нет сомнений, кто это. Мои реакции не изменились ни на каплю. Как унизительно, что он это теперь знает.
Как долго он меня лапает, а я послушно выгибаюсь под его ласками?
— Убери руки, — непослушным со сна голосом хриплю я.
Но Демон меня не слышит.
— Отрава, — бормочет он и проводит кончиком языка у меня за ухом.
И я отталкиваю его. Получается не сразу. Демон не торопится разжимать объятья.
С ужасом смотрю в его шалые глаза, полыхающие странным огнем.
— Как ты посмел? — у меня срывается голос. — Убирайся!
Снова на его лице проступает растерянность, а потом взгляд Демона тухнет, покрывается коркой льда. Сузив глаза, он молча отступает, а я лихорадочно поправляю одежду, вытираю следы его поцелуев. Горелов смотрит на это, и челюсть его сжимается, желваки играют на скулах.
— Ты об определилась уже, — зло усмехается он. — Ты верняк готова под меня лечь.
— Ты еще здесь? — я уже звучу истерично, но меня трясет. Бьет током изнутри, ко мне можно подключать лампочку. От меня фонит подбирающейся истерикой. Горло сжимает спазм.
Смерив меня морозным взглядом, Демон убирает руки.
И вместо того, чтобы провалиться в преисподнюю, он разваливается на стуле напротив.
— Да я не к тебе, вообще-то, — цедит он. — Мне сказали, Лариса пошла сюда.
Глава 13
Инга
Это как пощечина.
Лариса? Уже? Так быстро?
Грудь стискивает стальным обручем.
Мгновенно склеил согласную девочку. Не важно, назло мне или просто самому захотелось развлечься. Такие, как Демон, не живут монахами, и я далека от мысли, что эти полгода никто не согревал его постель. Он же машина для траха. И кровать не нужна. Подойдет любая поверхность. А то из без нее обойдется.
И все равно, увидеть своими глазами, как он уйдет с другой, невыносимо.
А сейчас особенно.
После того, как он… Я все еще чувствую жар его рук на своей коже, словно его ладони оставили пылающие следы там, где он прикасался ко мне всего пару минут назад.
— Ты можешь подождать ее за дверью, — нахожу в себе силы говорить ровно.
— Не-а. Не хочу.
В этом весь он. Только его желания имеют значение.
Меня снова начинает потряхивать, но не успеваю я ответить Горелову что-нибудь резкое, как дверь на кафедру распахивается, с шумом ударяясь ручкой о стену.
Вздрогнув, перевожу взгляд на вошедшего, с болезненным спазмом в горле ожидаю увидеть Лару, но в кабинет заходит… э… фикус? Очень большой фикус.
В первое мгновение я даже теряюсь, когда он двигается на меня. Краем глаза вижу, как подбирается Демон. Сейчас его поза не такая расслабленная, она, скорее, угрожающая.
— Инга, — подает голос фикус, и я осознаю, что он принадлежит Арсению Маслову. — Куда поставить?
Я нервно подскакиваю и сгребаю с тумбочки позади себя папки с курсовыми. Некоторые выскальзывают у меня из рук и падают на пол,
