мог посмотреть на меня раньше. Что значит, ему нужно, чтобы я осталась?
Кэм обходит бар и садится на один из табуретов, потирая лицо руками. — Он движется по спирали, Лей. Он отгораживается от всех и совершает необдуманные поступки. Я имею в виду, он знал, что ему не следовало ехать так быстро на мотоцикле, но все равно сделал это.
Он так искренне переживает за него, что у меня защемило в груди. — Я слышала, как вы с Мали ругались в больнице. Вы можете потерять бар?
Он угрюмо кивает. — Я нашел стопку счетов за последнее время, все просроченные. Некоторые даже грозят аннулированием. Контракты с поставщиками, налоги… все под угрозой. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что он не платит по счетам уже около шести месяцев. А налоги и того дольше.
— Это не похоже на Хейса. Или, по крайней мере, не на того Хейса, которого я знала.
Хриплый гул вибрирует в задней части его горла. — В том-то и дело, что он не тот Хейс, которого ты знала. Он не тот Хейс, которого знал я. И только когда я позвонил его маме по дороге из больницы, я понял, почему.
Он начинает плакать, а я не так часто видел своего брата плачущим. Он — кирпичная стена эмоций. Поэтому, видя, как его это задевает, я понимаю, что это не может быть хорошо.
— Она умирает, Лей, — говорит он мне, и моя грудь разрывается. — Последний год у нее был рак, и я думал, что ей становится лучше. Он говорил, что с ней все будет хорошо, но сегодня вечером она сказала мне, что вчера ее положили в хоспис.
Я прижимаю кулак ко рту и начинаю плакать. — Нет. Она не может…
Он кивает. — Я знаю, но это так. Он пытается справиться со всем сам, но не может. Это слишком много. Он может думать, что он супермен или что-то в этом роде, но это не так. Когда она умрет, это сломает его. И я думаю, что ты можешь быть единственным шансом для нас не потерять его полностью из-за этого.
Меня тошнит. Буквально. Меня может вырвать в любой момент. — Он не хочет, чтобы я была здесь. Поверь мне, Кэм, ты не видел, как он смотрел на меня раньше. Я — последний человек, которого он хочет видеть.
Но Кэм ничего этого не слышит, он качает головой. — Может, сейчас он так и думает, но ты единственный человек, которого он хочет видеть. Он бы не искал тебя так долго, если бы не хотел тебя видеть.
Верно. В течение первых шести месяцев моего отсутствия. Именно поэтому я отправила такое подробное письмо родителям. Я пыталась уверить всех, что со мной все в порядке, особенно Хейса, и показать ему, что ему не суждено меня найти. Но он не сдавался. И вот наконец настал день, когда Мали сказала мне, что я должна позвонить ему.
Это был самый трудный телефонный звонок в моей жизни.
Когда я услышала его голос, я почти не смогла этого сделать. В его голосе звучало отчаяние и одновременно облегчение, и мне даже не нужно было ничего говорить, чтобы он понял, что это я. Я просидела так несколько минут, чувствуя какую-то связь с ним, а затем заставила себя произнести слова. Как только они прозвучали, я сразу же бросила трубку телефона-автомата, чтобы он не услышал, как я сломалась.
И, черт возьми, я сломалась.
— Кэм, мне нужно, чтобы ты поверил мне, когда я говорю, что не могу остаться, — говорю я ему со всей убежденностью, на какую только способна. — Я больше всего на свете хочу, чтобы я могла. Правда. Но причина, по которой я уехала, та же самая, по которой я должна уехать снова. Если я останусь, ему будет только хуже.
Он надулся, закрыл глаза и поднял брови. — Невероятно. Слушай, если ты снова уедешь, если ты не останешься здесь, чтобы помочь ему пережить это, то сделай нам всем одолжение и уезжай.
Прежде чем я успеваю сказать что-либо еще, он встает и направляется к лестнице. Совершенно очевидно, что меня не приглашают следовать за ним. Он зол, и у него есть на это полное право, но единственный способ исправить ситуацию — это рассказать ему, почему я ушла, что нарушает правило номер три.
По этим правилам я живу последние девятнадцать месяцев.
Правило первое: Покончить с Хейсом и полностью покинуть Колдер-Бей.
Правило второе: Никаких контактов. Вам запрещено видеться или разговаривать с ним.
Правило третье: Ни при каких обстоятельствах не говорите ему, что отъезд — это не ваш выбор.
Если вы нарушите хотя бы одно из этих правил, я позабочусь о том, чтобы Хейса обвинили в убийстве Монтгомери Роллинза и он провел остаток жизни в тюрьме. У меня достаточно доказательств, чтобы гарантировать его осуждение. Если вы мне не верите, переверните это.
С той ночи, как я ушла, я соблюдала все правила до сегодняшнего дня. Мали пыталась объяснить Хейсу, почему я ушла, не нарушая правил, но я не думаю, что наш преследователь будет так уж рад такой лазейке. Это был не тот риск, на который я готова была пойти. И до сих пор не готова. И именно поэтому я не скажу Кэму. Потому что он расскажет Хейсу раньше, чем это прозвучит из моих уст.
Зная, что он не вернется, я сдерживаю слезы и выхожу за дверь. Послание ясно: мне здесь больше не рады.
Хочу отметить, что я не терпеливый человек. После того, как меня заставили провести здесь ночь, несмотря на то, что я настаивал на том, что со мной все в порядке, я с нетерпением жду выписки. С тех пор как заболела моя мама, больницы меня пугают. Они наводят тоску, и никто никогда не хочет здесь находиться.
Я жду выписки три часа, пока не начинаю брать ситуацию в свои руки — начиная с этой гребаной капельницы. Они приклеивают эту хреновину так, как будто ты собираешься на войну, и она должна оставаться на месте, а значит, отрывать ее никогда не стоит. Честно говоря, ощущение такое, будто сдираешь слой кожи.
Как раз в тот момент, когда я выдергиваю эту штуку из своей руки, используя одну из салфеток, оставшихся у меня после завтрака, входит медсестра с документами на выписку. Она бросает на меня взгляд, который
