Но с другой стороны, может, это означает, что ему на меня наплевать как на женщину, вернее, на девушку?
Я так была воспитана, что при мальчиках о таких вещах говорить нельзя ни в коем случае… Но он-то не мальчик, у него такая дочь, как я, и он все понимает. А я его за это люблю больше жизни. Я вдруг так отчетливо это поняла в клубном сортире… И еще подумала: раз он так обо мне заботится, значит, тоже любит меня? Хотя за что ему меня любить? Но тут я глянула в зеркало, и мне показалось, что меня есть за что любить…
– Какая ты красивая, Таня! – сказал он, когда я подошла. – Ну, пошли. – Он взял меня под руку и повел в зал. Когда погас свет, он шепнул:
– Таня, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но прошу, забудь обо всем и смотри фильм, как будто меня тут нет.
У меня кровь в лицо бросилась! Ну, думаю, дела Но я тут же решила сделать вид, что ничего не поняла, и смотреть фильм.
Ах, что это был за фильм! Я и вправду обо всем забыла. Многого, конечно, не понимала, но чувствовала – это настоящее И еще мне безумно понравилась актриса, которая играла взрослую Кети, она была такая удивительная, элегантная, красивая, аристократичная и чем-то напоминала тетю Нуцико. Один раз она тоже испекла такой громадный красивый торт на шестнадцатилетие Медеи… У меня текли слезы и щипало глаза от туши, но я боялась вытирать лицо, чтобы не размазать тушь окончательно. Уже перед концом фильма Никита Алексеевич вдруг сунул мне в руку платок. Но я боялась шелохнуться, и, когда зажегся свет, он взял платок у меня из рук и сам вытер мне лицо. Ни слова не говоря. А потом опять взял меня за руку, чтобы я не потерялась. Люди выходили потрясенные, взволнованные. Какой-то человек, чье лицо показалось мне очень знакомым, хлопнул Никиту Алексеевича по плечу.
– Да, старичок, если это пойдет широким экраном, я уж ни за какие устои не поручусь… А это твоя дочка?
– Нет, племянница, – сухо отозвался Никита Алексеевич:
– Ах, вот как, племянница, – насмешливо повторил тот тип, – ну-ну, сделаю вид, будто поверил! Пока, приятель!
В гардеробе Никита Алексеевич подал мне пальто, это было так приятно. Когда мы сели в машину, он спросил:
– Ну как, Таня?
– Я не знаю, как сказать.. Я не все поняла, наверное, но ужасно хочу посмотреть еще… А как фамилия этой артистки, ну которая играет Кети?
– Боцвадзе, Зейнаб Боцвадзе. Удивительно хороша.
А ты всегда в кино плачешь?
– Нет, очень редко.
– Ну хватит пока об искусстве, поехали обедать Была когда-нибудь в Доме литераторов?
– Нет.
– Довольно приличный кабак. Голодная?
– Нет, спасибо. – А у самой уж живот подвело.
– Да ладно, небось с самого утра маковой росинки во рту не было, – засмеялся он. – Танечка, не надо стесняться. В ресторан ходят, чтобы поесть. И если тебе чего-нибудь захочется, говори, не мучайся. И не красней, хотя тебе это идет. Откуда ты такая, Таня?
Мы довольно быстро добрались до улицы Воровского. Спустились в подвальчик, он помог мне снять пальто, сдал его, мы опять поднялись, прошли мимо какой-то строгой тетки за столиком, которая мило улыбнулась Никите Алексеевичу, как доброму знакомому, и вошли в зал ресторана. Там было очень красиво – обшитые деревом стены, много резьбы, лестница наверх, камин, высокое окно с цветными стеклами, и народу много, и пахнет вкусно…
Столики в основном на четыре человека или на шесть, только справа у стенки два столика на двоих, один занят, а на втором табличка «Стол заказан». Вот за этот столик он меня и усадил.
– Ой, а разве можно? – испугалась я.
– Можно, можно, это я столик заказал.
У меня сердце трепыхнулось. Надо же, для меня столик заказал! Он сам взял с соседнего столика меню и протянул мне.
– Таня, смотри на названия блюд, а не на цены, уверяю тебя, этот обед меня не разорит.
– Лучше вы сами…
– Хорошо. Давай мы с тобой немножечко выпьем за знакомство, а?
– Вы же за рулем?…
– Немножко можно. Ты что пьешь?
– Ничего не пью.
– Нет, давай по рюмочке для храбрости. Думаешь, мне не страшно с тобой, такой молоденькой, такой красивой, что дух захватывает?
Тут к нам наконец подошла толстая тетка в белом фартучке.
– Никита, здравствуй!
– Привет, Ритуля Покормишь? Мы голодные жутко!
Официантка скользнула по мне взглядом и вынула из кармашка блокнот.
– А почему она вам «ты» говорит? – спросила я, когда она приняла заказ.
– Потому что я сюда еще студентом бегал, и она тогда уже работала. Красивая была, мы все за ней увивались. Что время делает с людьми…
Он замолчал. В этот момент через зал прошел высокий мужчина в немыслимо ярком свитере. Он показался мне знакомым.
– Кто это? – шепотом спросила я.
– Евтух!
– Кто? – не поняла я.
– Евтушенко, слыхала про такого?
– Господи, конечно! – задохнулась я.
– Ты небось его стихи наизусть знаешь? – усмехнулся он.
– Два стихотворения, правда, знаю, у меня пластинка его есть, Милочка очень любила слушать, как он читает «Со мною вот что происходит!» и «О, свадьбы в дни военные, обманчивый уют», – поспешила я блеснуть эрудицией.
– Да, читает он стихи здорово, этого у него не отнимешь.
Я так поняла, что остальное все у Евтушенко можно отнять, хотя мне его стихи нравились… Но спорить я не стала.
Нам принесли закуски и маленький графинчик с водкой. Никита Алексеевич налил водку в две рюмки.
Положил мне на тарелку красной рыбки, тарталетку с сыром, половинку вареного яйца с красной икрой, даже намазал маслом кусок калача.
– Танечка, давай выпьем по чуть-чуть за нашу встречу.
– Я не могу… Можно я не буду пить, я лучше лимонаду…
– Таня, ты же будущий геолог, непьющих геологов я лично никогда не видел! Уверяю тебя, от рюмки ничего с тобой не случится.
– Хорошо, – кивнула я со страхом. Давным-давно Милочка взяла с меня клятву, что я никогда не буду пить водку. Но ради Никиты Алексеевича я готова была стать клятвопреступницей. И стала. Выпила полрюмки и сморщилась от отвращения.
– Закуси скорее!
Он взял тарталетку и сунул мне в рот. Тарталетка оказалась необыкновенно вкусной!
– Танечка, с боевым крещением! – улыбнулся он.
А мне вдруг стало хорошо, такое тепло разлилось внутри, что еще полрюмки я выпила уже значительно спокойнее и сама заела бутербродом с рыбой.
Потом мы ели ужасно вкусный борщ из металлических мисочек, а когда принесли котлету по-киевски с резной бумажкой на косточке и с сухой мелко наструганной картошкой, я была уже совсем другой. Мне казалось, что все это нормально, в порядке вещей сидеть в ресторане с немолодым мужчиной, у которого в глазах такая нежность, что больше всего на свете хочется прижаться к нему, закрыть глаза и слушать, что он говорит… А он говорил о фильме, объяснял мне то, что я не поняла, а еще говорил, что скоро жизнь переменится, и неизвестно еще, к лучшему или к худшему, что Россия страна, не созданная для демократии и… А потом взял мою руку и поцеловал.
