Брук обхватывает меня руками за шею и целует, ее горячий и гладкий язык прокладывает дорогу в мой рот и скользит по моим зубам. Хм-м. Неплохо для девственницы.
Я кладу руки на ее бедра и возвращаю поцелуй, показывая ей, как двигать языком, позволяя мне взять контроль на себя. И, как я понимаю, это то, чего она хочет. А Брук хочет, чтобы кто-то другой взял контроль над ситуацией, не позволил ей этого сделать. Я ведь не могу взвалить на себя это, верно? Но могу помочь ей в другом. Если она хочет, чтобы я первым увидел ее обнаженное тело — я сделаю это для нее.
Схватив за талию, я снимаю ее со своих колен и встаю.
— Снимай все, — говорю я, стягивая с себя футболку, и она делает небольшой шаг назад, останавливаясь на долю секунды, прежде чем сбрасывает лифчик и перешагивает через свои отвратительные трусы. Ее грудь полная, но не огромная, упругая и подтянутая с жесткими розовыми сосками и розовыми ореолами. Я хочу, чтобы они сейчас же оказались в моих чертовых руках.
Я делаю шаг вперед и вдыхаю сладкий аромат Брук. Боже, женщины всегда так офигенно пахнут. Как фрукты, цветы и ваниль. Запускаю пальцы в ее волосы, из-за этого сильнее ощущая их аромат, напоминающий мне об огурцах и арбузе.
— Ложись, — шепчу я, отодвигаясь и позволяя ей забраться на кровать. Ее обнаженная попка пухлая и одновременно упругая. Она поворачивается, а затем откидывается на спину, и это позволяет мне хорошенько рассмотреть ее бритую линию киски и белизну бедер. Когда забираюсь на кровать, она, поскрипывая, прогибается под моим весом, пока я не нависаю над Брук, жестко целуя ее губы и позволяя ей трогать и ласкать мои спину, грудь и живот. Ее руки повсюду, словно она отчаянно нуждается во мне, ее бедра приподнимаются на кровати, трутся об меня, пока я сжимаю руками простынь и изо всех сил удерживаю их выше пояса.
Я сказал, что посмотрю на нее, а не… трахну ее.
Господи.
Какого хрена я творю?
Брук обнимает меня за шею, удерживая наши рты вместе и выгибаясь грудью к моей, побуждая меня прижать ее к матрасу своим весом. В глубине души я знаю, что мы совершенно не должны это делать.
Но я не могу остановиться.
Да уж, а вдруг я не остановлюсь?
Когда она подносит руки к моим джинсам и расстегивает пуговицу, я позволяю ей просунуть руку внутрь и коснуться меня, скользнув ладонью по моему стволу со вздохом, вырывающимся из ее горла.
— Мы, наверное, должны подождать, — проталкиваю слова, потому что, видимо, у меня поехала крыша. Нужно иметь стальные яйца, чтобы отказать такой девушке, как она — особенно с ее руками, которые бешено дрочат мне. Как-то по-любительски, но, в то же время, сексуально.
Я прижимаюсь ртом к ее ключице, проводя языком по изящной шее, покусывая чувствительную кожу ее горла, пока она стонет и впивается ногтями правой руки в мой бицепс. Левая же рука все еще продолжает работать надо мной с бешеным диким ритмом, умоляя меня о чем-то, чего, на самом деле, как мне кажется, она не хочет.
— Нет.
Я хватаю ее за запястье и вытаскиваю руку из моих штанов.
Когда сажусь и сползаю к краю кровати, она поднимается и прижимается к спинке кровати, дыша резко и часто, ее грудь поднимается и опускается. Я мельком оглядываюсь на нее.
Это слишком. Это просто слишком.
— Я посмотрел на тебя, — говорю ей, поднимаясь и застегивая штаны. Потом хватаю футболку и натягиваю ее через голову. — Я посмотрел на тебя, Брук. — Я сжимаю ручку кресла спящего ребенка и, выйдя из комнаты, спускаюсь по лестнице. Я нахожу детей, сидящих на своих местах и продолжающих смотреть все ту же хрень про пони.
— Ты выглядишь, как придурок, — говорит Кинзи, и я останавливаюсь посмотреть в маленькое зеркало возле лестницы. Мои волосы растрепаны, а пульс зашкаливает, словно я забрался на гору. Похоже, я ничего не могу с этим сделать. — Мы можем теперь поесть? Уже поздно, и я голодна.
— Хорошо, хорошо, я сейчас же займусь этим, ваше величество. — Я иду на кухню и обнаруживаю, что холодильник забит едой. Ладно. Похоже, кто-то оказался умнее меня. Я начинаю вытаскивать продукты, когда слышу, как хлопает входная дверь, а затем тишина. Я возвращаюсь в гостиную и смотрю в окно, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брук выруливает с подъездной дороги.
Интересно, не пожалею ли я, что позволил ей вот так уйти.
Глава 10
Брук Оверлэнд
Я без понятия, что на меня нашло наверху с Зэйденом. Вообще. Чувствую, словно на минуту сошла с ума. Словно поверила, что кто угодно будет лучше, чем клиенты в клубе. Но… после того, как ушла, я чувствую себя какой-то дешевкой, и не знаю, что с этим делать.
Поэтому останавливаюсь на обочине дороги и сижу в машине в своих уродливых трусах и помятой рубашке. Закрываю лицо руками и плачу. Целый час. Час, на который опаздываю на новую работу.
И когда я, наконец, добираюсь туда, мой новый босс кричит на меня, а затем увольняет прямо на месте.
Похоже, я волновалась напрасно. Не быть мне стриптизершей.
Зато теперь я буду бездомной голодранкой, умоляющей, чтобы моих племянниц не поместили в приемную семью. Или, возможно, когда мои родители вернутся обратно домой, то смогут принять их — хотя у моего отца ранняя стадия болезни Альцгеймера.
Потому что сейчас не похоже, что я смогу со всем этим справиться.
Я отсутствую большую часть ночи, столько времени, сколько потратила, если бы работала. Просто сижу на стоянке, освещенной дешевыми убогими огнями клуба, купающими мою машину в неоново-розовом и голубом. Ничего не делаю, просто сижу там и наблюдаю, как мужчины входят в клуб, смеются и шутят, опираясь друг на друга. А когда выходят, то выглядят еще более пьяными, чем когда заходили.
Через некоторое время я признаю поражение и отправляюсь домой. Отпираю дверь и прохожу в гостиную. Там обнаруживаю Зэя, спящего на диване моей сестры. Малышка с ним, тихо спит на его груди, ее крошечное тельце крепко придерживается сильными татуированными руками.
Глубоко вздыхаю и обнимаю себя руками. Не вижу никого из других детей, но, думаю, что они все наверху. Ничего не говоря, снимаю свои туфли и прохожу в комнату, плюхаюсь на кушетку и поворачиваюсь на бок.
Подушки пахнут собачьей мочой. На самом деле, пока я думаю об этом, вижу, как Доджер походит к журнальному столику и задирает лапу.
Великолепно.
Не могу дождаться, чтобы начать уборку этого места перед неизбежным переездом. Нельзя оставаться в доме, если ты не можешь платить аренду.
Смотрю через комнату, залитую лунным светом, на Зэя с ребенком на груди и пытаюсь не улыбаться. Я не хочу улыбаться, не после того дерьмового дня, что у меня был. Но ничего не могу с собой поделать. Что есть такого в парнях с татуировками и детях, что сводит девушек с ума? Неужели это из-за сочетания грубости и нежности? Без понятия. Очевидно, что я не очень хороша в психоанализе самой себя, иначе бы знала, что не способна принести себя в жертву ради своей семьи.
Я — эгоистичная сука.
Закрываю глаза и глубоко дышу, почти засыпая перед тем, как слышу шорох из гостиной. Это Зэйден. Он аккуратно укладывает ребенка в складную колыбельку, которую принес с собой. Она беспокойно вертится, а он воркует над ней, напевая какую-то легкую песенку себе под нос. Думаю, это… Africa в исполнении Тото? Какого черта? Но в любом случае, это очень мило, так как она успокаивается, немного причмокивая губами, и снова засыпает.
— Как работа? — спрашивает он, голос настороженный из-за странной девственницы-стриптизерши, которая попыталась запрыгнуть на него сегодня. Неудивительно, что он думает, что я чокнутая. Я и чувствую себя чокнутой. И не могу поверить, что сделала это с ним.
— Меня уволили, — шепчу я, губы прижаты к грубой потертой серой ткани дивана.
Зэй бурчит себе под нос и подходит, чтобы присесть рядом со мной, скрещивая ноги, когда усаживается на пол между диваном и журнальным столиком.
