– Моди, как вы можете даже произносить такое? – возразил он голосом, в котором прозвучала боль. Он отпил бренди, и, когда наклонился вперед, я увидела, что он улыбается.
– Могу, потому что ваша бабушка была женой сына Лилли, Мальчика Шеридана. И потому что ваша мать Элма Бреннэн, умерла не от цирроза печени, как вы говорили. Она была застрелена в аллее парка, и вы были арестованы, и вас допрашивали в связи с ее убийством. И имя ваше вовсе не Джонас К. Бреннэн. Букву «К» вы добавили только после того, как решили стать Бобом О'Киффи, отнять у него жизнь, работу, его деньги и имя, считая, что все это по праву принадлежит вам.
– Все это очень умно с вашей стороны, Моди, – заговорил он. – Но когда я встретился с вами, то сразу понял, что вы слишком умны, чтобы это не послужило вам во вред. Не кажется ли вам забавным, что мы с вами кузены?
Должна признаться, я ни разу не подумала об этом, и челюсть у меня отвалилась при мысли о родстве с убийцей и маньяком.
– На это ума у меня не хватило, – ответила я. – Все, что от нас требовалось, это заглянуть в прошлое. Ведь вся подноготная в прошлом, Джейкей, не так ли?
Он залпом допил бренди и сел, уставившись в стакан, который вертел между пальцами.
– Вся моя жизнь состояла из одних мучений, как вы знаете, – начал он в тоне учтивой беседы, как если бы говорил о чем-то, прочитанном в газете. – Сплошные оскорбления и происки, унижение и отторжение. Никому не был нужен этот нищий щенок Бреннэн, чья мать жила с черным, а отец спал с каждой городской шлюхой. Единственным светлым пятном были бабушкины рассказы о прошлом. Она рассказывала мне то, что слышала от Мальчика Шеридана, о его блестящей матери Лилли Молино, которая жила в особняке на Бикон-Хилл, и о своей семье в Ирландии. О том, сколько у них тысяч акров земли, с замками и домами, об их собственных озерах и реках. И о сотне слуг, спешивших исполнять все их желания, так что они и пальцем не пошевелили за всю свою жизнь. Я мечтал о них, убирая кукурузу в поле под палящим солнцем или ночами в постели, изнемогая от жары, искусанный комарами летом или дрожа от холода и сырости зимой. Думал о них, когда глотал скудную пищу и когда одевался в дешевые лохмотья, думал о них в одиночестве на школьном дворе, и другие дети либо насмехались надо мной, либо вообще не замечали. Эти истории стали для меня легендами, сказками о некоей касте прекрасных людей, которые жили в полной беззаботности и которые отвергли моего деда, Мальчика Шеридана, потому что Лилли не хотела себе лишних забот. Я часто думал о благородных Молино, представлял их вернувшимися в свой замок с их бесчисленными акрами земли и деньгами, и образы их преследовали меня постоянно. Меня угнетало то, что они по-прежнему жили своей чудесной жизнью, и то, что все это было мне совершенно недоступно.
Когда я превратился из ребенка в подростка, я стал изучать прошлое. Ходил в библиотеку, читал об истории Ирландии в энциклопедиях, рассматривал карты. Наткнулся на Книгу пэров Барка и отыскал в ней имена своих собственных предков. На поиски родословного древа Молино я потратил столько же времени, сколько на все занятия в школе, и понял, что если бы не неблагоприятные обстоятельства, я был бы юным лордом в своем ирландском замке и сорил бы деньгами в свое удовольствие.
Я даже нанялся летом на работу в Бостоне и получил возможность узнать больше о Лилли. Я рылся в городских архивах, в записях о рождении, смерти, выписывал имена, даты, адреса. Узнал о еще одном сыне Лилли, Лайэме Портере Адамсе. Как говорил Боб, «выследил всех до конца» и догадался о том, что Боб О'Киффи был внуком Лилли. И эта рана жгла меня сильнее, чем любая другая, пережитая раньше. Мы оба были потомками сыновей Лилли, но только Боб был ее законным наследником. И он был настолько богат, что даже не предъявил свои права на деньги Лилли. У Боба было все, а у меня, как всегда, ничего.
Я приколол его фотографию на стене в колледже и каждую ночь после долгих, трудных часов занятий и одиночества твердил себе, что когда-нибудь получу все, что у него есть, все то, что должно по праву принадлежать и мне. И в один прекрасный день стану Бобом О'Киффи, Я должен был стать им.
Джейкей замолчал. Я поняла, что он смотрит на меня, хотя и не видела его лица, и сказала:
– И теперь вы думаете, что преуспели в этом?
– Почти. Осталось только одно.
Меня, как молния, пронзил смысл этих его слов.
– Шэинон, – сказала я, и он утвердительно кивнул.
– У меня есть все для нее, решительно все, что имел ее отец. Раньше она на меня и не посмотрела бы, но теперь, я знаю, будет иначе. Сегодня я попрошу ее выйти за меня замуж.
– И тогда картина будет полной. У вас будет все, что вы считаете законно принадлежащим вам. Все, что имел Боб О'Киффи, включая его дочь.
– Да, Моди. Именно так все и должно быть. Но вот являетесь вы, задаете вопросы, вникаете решительно во все, и именно тогда, когда все идет так гладко.
Он глубоко вздохнул.
– Мне, право, очень жаль, что вы вмешались в это.
Я улыбнулась Джейкею, призывая на помощь последние остатки своего былого очарования. С опаской взглянув на часы, я поняла, что до одиннадцати остается всего четверть часа. Шэинон будет здесь через пятнадцать минут, и я должна выиграть время.
– Прежде чем уйти, – проговорила я, стараясь не думать о том, насколько вызывающе звучит это «уйти», – прежде чем я уйду, почему бы вам не рассказать мне о том, как вы завладели деньгами Боба?
– Я умный человек, – со смехом отвечал он, – а Брэд с Джеком такие люди, которыми легко манипулировать. Я знал, чего они хотят, и дал им это. И даже больше. Намного больше. И они клюнули на наживку.
Десять лет я работал, выкладываясь полностью. Я начал в качестве протеже Боба и стал его правой рукой. На мне лежала забота обо всем, чем он сам не хотел заниматься. Нет ничего такого в бизнесе О'Киффи, чего не знал бы и я, Боб всегда мне верил.
Я думала о том, как иронично прозвучало это утверждение; он же, казалось, не видел в нем ничего странного и продолжал:
– Для того чтобы манипулировать человеком, что-бы подчинить его своей воле, нужно полностью его понимать, знать, чего он страстно желает, ради чего он готов умереть или убить.
– Знать его ахиллесову пяту, – услужливо подсказала я.
– Вот именно. Джек Векслер никогда не был талантливым архитектором, но всегда искал себе легкой работы. Боб доверял всем, и Джек полностью использовал это преимущество. У него было большое самомнение, он хотел стать богатым, преуспевающим холостяком – прожигателем жизни, но, не имея денег, кончил тем, что стал пригородным обывателем, мотающимся на работу в Уестчестер и обратно, с довольно посредственным домом, с хорошенькой блондинкой-женой, понимающей толк в дорогих платьях, и с детьми, которых нужно кормить и платить за их обучение. Он годами тянул с «Киффи холдингз» все, что мог. Он брал взятки за каждый контракт, за каждый кирпич, поступающий на строительство, и постепенно сколотил себе кругленькую сумму.
