— Я — дрянь, — кивнула Талли, чувствуя, как глаза ее снова заволакивают слезы. — Это мне надо было давно позвонить. Просто я… — Талли не знала, что сказать дальше, как описать кровоточащую рану, которая осталась в ней после их разрыва.
— Давай не оглядываться назад, хорошо?
— Тогда нам остается только смотреть вперед, — произнесла Талли, стараясь, чтобы каждое ее слово звучало убедительно.
— Нет, — тихо ответила Кейт. — Нам остается только сейчас.
— Я делала передачу о раке груди несколько месяцев назад. В Онтарио есть доктор, который творит чудеса. Я позвоню ему.
— Я закончила с лечением. Мне провели все процедуры, которые только бывают. И ни одна из них не помогла. Просто… побудь со мной.
Талли сделала шаг назад.
— Ты что думаешь, я примчалась к тебе, чтобы смотреть, как ты умираешь? Ты это хочешь сказать? Но я отвечаю: нет, я не собираюсь этого делать!
Кейт едва заметно улыбнулась:
— Но это — все, что нам осталось, Талли.
— Но…
— Неужели ты действительно думаешь, что Джонни сдался бы? Ты ведь хорошо знаешь моего мужа. Он такой же, как ты, и мы почти так же богаты. За шесть месяцев меня смотрели лучшие специалисты. Я перепробовала все традиционные, нетрадиционные средства и даже народную медицину, я посетила даже шамана из экваториальных джунглей. У меня дети, и ради них я сделала все, чтобы поправиться. Но ничего не помогло.
— И что же делать мне?
Улыбка Кейт стала вдруг почти такой же, как прежде.
— Вот теперь узнаю свою Тал. Я умираю от рака, а ты спрашиваешь, что делать тебе.
— Я серьезно…
— Я тоже не знаю, что делают в таких случаях.
Талли вытерла глаза. Наконец до нее дошли вся правда и весь ужас реальности.
— Мы сделаем это как все, что делали в этой жизни, Кейти. Вместе. Бок о бок.
Талли вышла из палаты Кейт потрясенная. У нее вырвался сдавленный всхлип, и она поспешила закрыть ладонью рот.
— Не держи это в себе, — сказала, обнимая ее, Марджи.
— Но я не могу дать этому выход.
— Я знаю. — Голос матери Кейт дрогнул. — Просто люби ее, будь рядом. Это все, что нам осталось. Я плакала, обращалась к Богу, просила его, молила докторов дать нам хоть какую-то надежду. Но теперь все это позади. Кейт больше всего беспокоится за детей, особенно за Мару. У них был тяжелый период в отношениях — ну, ты знаешь, — и Мара будто закрылась от всего происходящего. Никаких слез, никаких вопросов. Все, что она делает, это слушает музыку.
Они вернулись в комнату ожидания и обнаружили, что там пусто.
Марджи взглянула на часы.
— Не хочешь пройти с нами в кафетерий?
— Нет, спасибо. Мне хочется на воздух.
Марджи кивнула.
— Я рада, что ты снова с нами, Талли, я по тебе скучала.
— Мне надо было сразу последовать вашему совету и позвонить Кейт.
— Теперь ты здесь. И это главное. — Она похлопала Талли по руке и ушла.
Талли вышла на улицу, с удивлением обнаружив, что там светло, тепло и солнечно. Казалось, было что-то неправильное в этом, что солнце по-прежнему светит, в то время как Кейт лежит на больничной койке и умирает. Талли направилась вниз по улице, пряча заплаканные глаза за огромными солнцезащитными очками, чтобы никто не смог ее узнать. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы ее остановили.
Проходя мимо кофейни, она услышала доносившуюся из помещения музыку. Всего на несколько секунд, пока кто-то выходил наружу, открылась дверь кофейни и полились звуки: «Прощай, мисс Американский пирог».
Ноги у Талли подкосились, и она упала на тротуар, больно ударившись и разбив в кровь колени. Но она словно и не замечала ничего вокруг, всю ее сотрясали отчаянные рыдания. Никогда еще Талли не переполняло одновременно столько эмоций. Она ведь умела, умела, как никто другой, держать их под контролем. Но сейчас они буквально набросились на нее: страх, горе, чувство вины, отчаяние.
— Ну почему я не позвонила ей? — шептала она. — Прости меня, Кейти, — произнесла Талли вслух. Ну почему она произнесла эти слова только сейчас, когда они уже не имели смысла и ничего не могли изменить?!
Она не знала, как долго она простояла рядом с кофейней с опущенной головой, рыдая и вспоминая счастливые моменты, проведенные со своей лучшей подругой. Она была на неблагополучной половине Капитолийского холма, где бродят бездомные и никому ни до кого нет дела, так что никто не остановился, чтобы помочь ей. Наконец, совершенно вымотанная, с трясущимися руками и ногами, Талли поднялась на ноги, чувствуя себя так, словно ее избили. Музыка перенесла ее назад во времени, напомнила сразу о стольких моментах, пережитых вместе. «Поклянись, что мы всегда будем лучшими подругами».
— О, Кейти…
И слезы снова полились из ее глаз.
Она шла, не разбирая дороги, по улицам, пока вдруг в одной витрине что-то привлекло ее взгляд.
В этом магазине Талли нашла то, о чем даже не подозревала. Попросив, чтобы подарок завернули как следует, она поспешила вернуться в палату Кейт.
Запыхавшись, Талли распахнула дверь и вошла в палату.
Кейт повернула голову — она не спала.
— Дай угадаю: ты привела с собой съемочную группу, — с усилием проговорила она.
— Очень смешно. — Талли подошла к кровати. — Твоя мама сказала, что у тебя по-прежнему проблемы с Марой?
— Это не твоя вина. Она напугана происходящим и не знает, как это просто — подойти и извиниться.
— Я тоже не знала.
— Ты всегда была для нее ролевой моделью. — Кейт закрыла глаза. — Я устала, Талли.
— У меня есть для тебя подарок.
Глаза Кейт открылись.
— То, что мне нужно, нельзя купить.
Талли ничего не сказала. Она протянула Кейт завернутый в оберточную бумагу предмет и помогла снять обложку.
Внутри лежал изящный альбом для записей. На первой странице Талли написала: «История Кейт».
Кейт долго смотрела на следовавшую за ней пустую страницу, не говоря ни слова.
— Кейти?
— Из меня бы не получился писатель, — сказала она. — Ты, и Джонни, и мама хотели, чтобы это было так, но я ничего толком и не сделала. А теперь уже поздно.
Талли погладила запястье подруги, удивившись тому, каким хрупким и тонким оно стало. Казалось, что малейшее прикосновение оставит на коже Кейт синяк.
— Ради Мары, — тихо произнесла она. — И ради мальчиков. Они вырастут и прочтут.
— Но что я могу написать?
На это у Талли не было ответа.
— Просто пиши обо всем, что вспомнишь.
Кейт закрыла глаза с таким видом, словно сама мысль обо всем этом казалась ей непереносимой.
— Спасибо, Талли.
