– Здравия желаю, Антон Давыдович! Спасибо за рекомендации. Буду производить посадку на левую и переднюю стойки. Правая обесточена, на замке. Заодно руль направления с новыми тормозами оценим. Экипаж оставляю на борту. Нахожусь на подходе. Видите меня? Готовьте вторую полосу. Прием.
Земля тут же рявкнула: «Отставить, «07-й»! Уходите на второй круг!»
Задорожная усмехнулась, поймала выжидающе напряженный взгляд Новгородцева.
– Я – «07-й». Прошел высоту принятия решения. Нет керосина на второй круг, – соврала она. – Кроме меня, бортов в воздухе нет. Так что будьте любезны! Иду на посадку.
Прежде чем земля смогла оценить принятое Задорожной решение, самолет показался над полосой.
– Отключаю кислород. Включаю аварийное освещение. Второй пилот, на посадке: неиспользование тормозных щитков, неиспользование реверса, задержка опускания правой плоскости. Как поняли?
– Понял, вас.
– Бортинженер! Строго по моей команде после касания и выдерживания направления вырубаешь левые двигатели.
– Есть!
– Потом, строго по моей команде, вырубишь правые. Как понял?
– Все понял, командир.
– Торможение от педалей рабочей стойки.
– «07-й», принимаем вас на вторую полосу, – сказала в наушники земля и добавила после паузы голосом руководителя полетов: – Ох, не завидую вам, братцы. Начальник летно-испытательного центра рвет и мечет.
Лайнер уверенно приближался к полосе. Уходили последние метры высоты.
– Командир, тридцать, двадцать пять, десять…
– Спокойно, Слава! Ювелирненько, как на экзаменах в школу летчиков-испытателей…
Лайнер плавно коснулся бетона левой тележкой шасси и побежал по взлетно-посадочной полосе.
– Слава, держим! Держим!
Скорость гасла медленно.
Теперь, на земле, нужно было сделать все строго вовремя. Промедление или поспешность будут стоить не только разбитой машины, но жизни. Права на ошибку экипаж не имел.
– Есть касание передней стойки!
– Вырубай левые!
Лайнер тут же отреагировал, плавно пошел в левый разворот.
– Вырубай правые! Слава, тормоз! Тормоз!!! Держим!!!
Торможение ускорило разворот. Самолет сошел с полосы. Правое крыло летело над землей все ниже и ниже. Наконец, оно осторожно опустилось, зачертило краем по траве, оставляя за собой неглубокую вспаханную бороздку, и, провиснув, замерло, чуть виновато.
От административных зданий к самолету мчались пожарные, скорая и машина техпомощи.
– Командир… – и Новгородцев сделал выразительный жест, точно щелчком пальцев сбивал звездочку с погон.
– Какого черта вы творите, я вас спрашиваю?! – орал начальник летно-испытательного центра Роман Михайлович Шнуров, туда-сюда расхаживая по кабинету перед стоящей по стойке «смирно» Задорожной. – Кто дал вам право рисковать техникой и, главное, людскими жизнями?! Кто дал вам право на неподчинение приказу?! Кто дал вам право врать про отсутствие горючего и якобы создание в связи с этим аварийной ситуации на борту? Вы отдаете себе отчет, чем все это пахнет?!
– Так точно! Мои действия были исключительно профессиональными. Это подтвердит любая комиссия. Методика посадки мне хорошо известна. На посадке ни машиной, ни людьми я не рисковала. Вам даже отписываться не придется. Если бы на моем месте был мужик, Роман Михайлович, вы бы его хвалили за наглость. Еще бы и руку жали.
Начальник резко развернулся на каблуках, подскочил к Задорожной
– Что-о?! К черту! К дьяволу! Воспитательницей в детский сад! Убирайтесь!
– Есть!
В дверях она столкнулась с генеральным конструктором Суриным, поспешно посторонилась, пропуская его в кабинет начальника центра.
– Вы куда, Полина Леонтьевна?
Полина козырнула.
– В детский сад, Антон Давыдович.
– У вас же, по-моему, нет детей.
– Воспитательницей, Антон Давыдович. Разрешите идти?
Сурин растерянно посмотрел на Шнурова. Тот нервно махнул рукой.
– Идите, раз такое дело. Но завтра в девять жду вас, Полина Леонтьевна, у себя. К нам из следственного комитета при генеральной прокуратуре приезжают. По поводу разбившегося под Уральском самолета нашего КБ. Погибшая машина – предшественница той, с которой вы работаете. Может понадобиться ваша консультация.
Сперва нужно было найти ключи в просторной объемистой сумке. Внутренние карманы, наружные карманы, потайные карманы… Теперь поочередно, один за другим, следовало перебирать ключи в связке, примеряя каждый то к верхнему, то к нижнему замку. Вынужденное промедление действовало на нервы.
Сильные мужские руки на плечах. Неровное дыхание. Голос с хрипотцой:
– Помочь?
Она резко обернулась.
– Леднёв! Ты напугал меня.
– Прости, Полина. Слышу, в пустую соседскую квартиру кто-то ломится. Думал…
Леднёв осекся, улыбнулся, чуть глуповато.
– Забыла, какие ключи от квартиры, какие от дачи. Давно не была. Как мама вслед за папой ушла, так и не была…
Леднев взял связку ключей из ее рук.
– Этот, желтый, от верхней личины, а маленький от… Слушай, пойдем к нам. Что тебе делать в пустой квартире? Мы с отцом как раз ужинать собирались. Полина, пойдем!
Задорожная взяла ключи из его рук.
– Извини, Игорь, я устала. Командировка к вам вымотала меня. Доброй ночи, – пожелала она, притворяя за собою дверь.
– Погоди!
Леднёв удержал дверь рукой, потом, точно приняв решение, вошел вслед за Полиной в прихожую.
– Игорь, ну что? Что тебе от меня надо?!
Он притянул ее к себе.
– Может, хватит, Полина?
– Что хватит?
– Бегать друг от друга хватит.
– Семью захотел? – она пристально посмотрела в его глаза. – А помнишь, Леднёв, как ты мне говорил: «Пока не стану полковником, дети в мои планы не входят. Тебе, милая, тоже для служебного роста дети противопоказаны. Залетишь, просто прибью!» А я любила… Я аборт сделала. Сыну сейчас уже пять лет было бы!
Она вырвалась, бросила сумку, пошла в комнату. Леднёв увязался следом.
– Молодой был. Глупый. Полина, прости!
– У меня детей больше быть не может. Это ты понимаешь?! – почти выкрикнула она. – Это расплата за мою глупость! Надо было рожать! Я-то, наслушавшись тебя, думала: «Пусть Игоречек академию закончит. Пусть по службе продвинется. Пусть репутацию наработает и на ноги встанет. Своего угла у нас с Игоречком нет. Денег нет. Я и ребенок не должны быть Игоречку обузой. Я не имею права!»
– Да ты даже не сказала мне, что беременна! – в сердцах крикнул Леднёв. – Аборт сделала и поставила перед фактом! Это был и мой ребенок! Как ты могла?! Я до сих пор тебе этого простить не могу! – Леднёв с размаха врезал кулаком в стену. – Дура!
Он прислонился лбом к дверному косяку, закрыл глаза, по лицу пробежала судорога боли.
