Эти тесты редко дают ошибку.
В таком случае, я уверена, что это ошибка.
Доктор равнодушно пожал плечами:
Если вы хотите обмануть себя, это ваш выбор.
Какие ужасные вещи вы говорите.
Вы беременны, мисс Смайт, — сказал он, нарочитым ударением подчеркнув мой незамужний статус. — Это подтверждается анализами, и таков мой клинический диагноз. А уж вам решать— верить этому или нет?
Могу я пройти повторный тест?
Вы можете пройти сколько угодно тестов, пока в состоянии их оплачивать. Но я бы настоятельно рекомендовал вам обратиться к гинекологу, и как можно скорее. Вы ведь здесь остановились, да?
Я кивнула.
Ближайший врач-гинеколог — доктор Болдак в Брансуике. Его кабинет находится рядом с колледжем, чуть в стороне от Мэн-стрит. Я дам вам его телефон.
Он нацарапал какие-то цифры на вырванном из блокнота листке и протянул его мне.
Расплатиться вы сможете на выходе, у администратора. Я встала.
И последнее, мисс Смайт, — сказал он.
Да?
Мои поздравления.
Рут ожидала меня в приемной. Я оплатила счет, потом кивнула ей, что готова идти. До этого я ничего не говорила ей о тесте на беременность. Разумеется, не собиралась говорить и сейчас. Но, видимо, мое лицо выдавало все тревоги. Потому что, как только мы вышли на улицу, она тронула меня за руку и сказала:
Надеюсь, речь не идет о чем-то смертельно опасном?
Мне даже удалось улыбнуться:
К сожалению, нет.
О, дорогая, — сказала она.
Мне тут же стало ясно, что я разоблачена. Неожиданно для самой себя я уткнулась ей в плечо. Я как будто оцепенела от потрясения.
Как насчет вкусного завтрака? — предложила она.
Боюсь, меня им же и стошнит.
А может, и нет.
Она привела меня в закусочную возле завода. Настояла на том, чтобы я съела омлет, домашний картофель фри и два больших тоста с маслом. Поначалу я отказывалась — но вскоре уплетала за обе щеки. После трех дней тошноты еда казалась на удивление вкусной. И к тому же помогала заглушить потрясение от моих новостей.
Я знаю, ты человек закрытый, — сказала Рут, — поэтому я не буду совать нос. Но если ты хочешь поговорить…
И я вдруг вывалила ей все, что произошло в моей жизни с тех пор, как я в последний раз гостила здесь в коттедже. Слова лились бесконечным потоком. Она побледнела, когда я рассказала ей о том, что потеряла ребенка и узнала о том, что больше не смогу забеременеть. Она взяла меня за руку, когда услышала про Эрика — и о роли Джека в судьбе моего брата.
О, Сара, — прошептала она. — Как же я могла не знать про смерть твоего брата?
Сомневаюсь, что об этом писали в местных газетах.
Да я все равно их не читаю. Некогда.
Считай, тебе повезло.
Какой же это страшный год для тебя.
Да, бывали времена и получше, — сказала я. — И вот теперь, чтобы уж окончательно добить меня, эта беременность.
Я только могу догадываться о том, как тебя сейчас трясет.
Да, баллов десять по шкале Рихтера.
Ты хоть рада?
Я никогда не попадала в железнодорожную катастрофу, но теперь примерно представляю, что это такое.
Я тебя не осуждаю.
Наверное, после того как пройдет первый шок… да, я рада.
Вот и хорошо.
Это как новость из космоса. Я ведь уже смирилась с тем, что у меня никогда не будет детей.
Должно быть, это очень трудно.
Очень.
Доктора часто ошибаются.
К счастью.
Могу я спросить?
Конечно.
Ты скажешь ему?
Ни в коем случае.
Ты думаешь, он не заслуживает того, чтобы знать?
Нет.
Извини… это не мое дело.
Я не могу… ему сказать… и не скажу. Потому что не прощаю его.
Я понимаю, это очень трудно.
Я расслышала нотки сомнения в ее голосе.
Но?.. — спросила я.
Как я уже говорила, Сара, не в моих правилах совать нос в чужие дела.
Да нет уж, говори, что ты хотела сказать.
Это ведь и его ребенок.
А Эрик был моим братом.
Молчание.
Наверное, ты права. Всё, вопрос закрыт.
Спасибо тебе.
Я подняла свою чашку с кофе. И сказала:
Но все равно это хорошая новость.
Она тоже подняла чашку, и мы чокнулись.
Это замечательная новость. Лучше не бывает.
И совершенно невероятная. Рут рассмеялась.
Дорогая, — сказала она, — все хорошие новости кажутся невероятными. В силу многих очень объективных причин.
Прошло несколько дней, и я отправилась на прием к доктору Болдаку. Я приготовилась к встрече с очередным занудным черствым медиком, который сурово взглянет на мой неокольцованный палец и будет разыгрывать из себя новоанглийского пуританина. Но Болдак оказался приятным и доброжелательным мужчиной лет под сорок. Выпускник колледжа Боудена, он остался в родном городе. чтобы открыть здесь практику. С первых же минут общения я по чувствовала себя легко и раскованно.
Значит, это доктор Грейсон вас ко мне направил? — спросил он.
Я кивнула.
Как долго он был вашим доктором?
Я недавно в этих краях. И уже подыскиваю нового доктора.
В самом деле?
Кажется, мы с ним не нашли общего языка.
Но доктор Грейсон такой обаятельный человек, — сказал он выгнув брови в стиле Гручо Маркса. — И у него исключительный контакт с пациентами.
Я рассмеялась:
Кажется, ему не слишком понравилось то, что я не замужем. А вас это не смущает, доктор?
Он пожал плечами:
Ваша личная жизнь — это ваша личная жизнь, мисс Смайт. Моя задача — сделать так, чтобы вы и ваш ребенок благополучно пережили беременность.
Мне все еще не верится в то, что я беременна.
Он улыбнулся:
Это я часто слышу.
Нет, я не о том: с медицинской точки зрения я не могу быть беременной.
И я подробно рассказала ему обо всем, что произошло пять лет назад в Гринвичском госпитале. В отличие от доктора Грейсона, он проявил живейший интерес к этому делу и даже спросил имя врача, который занимался мною.
Я напишу ему и запрошу вашу медицинскую карту. А пока соглашусь с вами: надо все-таки сделать второй тест на беременность.
Он взял у меня кровь на анализ. Я также собрала мочу. Мы договорились о следующем приеме через неделю. Я вернулась в коттедж на Попхэм-Бич. Я все пыталась осмыслить новость, обрушившуюся на меня, как гром среди ясного неба. Я действительно мечтала о ребенке. Втайне страдала от своей неполноценности. Когда Джек вернулся в мою жизнь, тоска по ребенку обострилась — хотя я не показывала этого. И вот теперь я была беременна (разумеется, если первый тест не был ошибочным). Будь я христианкой, я назвала бы это чудом. Будь я до сих пор с Джеком, я бы, наверное, сошла с ума от радости. Но вместо всего этого я испытывала странную смесь эйфории и отчаяния. Эйфории — от сознания того, что у меня наконец будет ребенок. Отчаяния — оттого, что я никогда больше не заговорю с отцом этого ребенка. И эта злая ирония судьбы отравляла мое существование.
