Я бы с удовольствием плеснула себе в лицо воды, как Кирилл, но не могу такого позволить и только тщательно подправляю макияж. Мне нужно время, чтобы прийти в себя и подготовиться к новым атакам.
Но все усилия насмарку, стоит мне выйти в коридор — прямо около дверей дожидается Кирилл.
— Вера ошибается? — спрашивает он без предисловия.
Приходится напрячься, чтобы понять, о чем речь, но потом до меня доходит. Вера ему послала «светлую» мысль, а теперь, ко всему прочему, я слишком надолго задержалась в туалете. Видимо, пришел проверять на наличие токсикоза…
— Об этом не беспокойся. — Отчаянно краснею.
Кирилл внимательно смотрит, а потом кивает, но эмоций не разглядеть.
— Послушай, к чему все это? — решаюсь на попытку вразумить. — Хочешь уволить Мурзалиева — так уволь. Меня уволить — прекрасно. Выживем. Но издеваться что толку? Я не так корректна, как Рашид. И эту твою игру больше поддерживать не собираюсь.
— Игру? — с удивлением переспрашивает Кирилл. — Я рассказал тебе о том, что собираюсь поговорить с женой и получить развод. Отличная игра. Или, может быть, это ты о себе? Кричала, что не хочешь моего развода, а все из-за того, что тебя уже есть кому развлекать.
— Ч-что? — ошарашенно переспрашиваю. — Значит, ты вот как думаешь?
А он вдруг засовывает руки в карманы, запрокидывает голову и вздыхает:
— Нет. К сожалению, нет. Я это сказал только чтобы тебя разозлить. — Он нервно проводит рукой по волосам. — Но никак не могу понять, зачем ты так себя повела. Почему не рассказала про Рашида? Я сообщил тебе о своем решении развестись с Верой несмотря ни на что. Ты могла бы и поставить в известность, что не одна. Или ты просто не хотела, чтобы я знал?
— Как бы то ни было, ты ей не сказал, и так будет лучше.
От моих слов он вдруг начинает смеяться.
— Я не сказал? Сказал!
— Но как же… — недоумевающе указываю в сторону зала. — Она же со мной спокойно разговаривает…
— А Вера не спросила имени, и я в детали не вдавался. Она считает, что все это глупости, что дело в моей… травме, а, потому, не имеет значения. Ей все равно, где и куда я тебя целовал. — От его слов перехватывает дыхание, но будто этого мало, Кирилл подходит ближе, окончательно лишая меня возможности сделать вдох. — Как ты, наверное, успела заметить, у нас с Верой не совсем обычный брак. Раньше казалось, что это временная мера, и превратить нас в полноценную семью будет проще простого. По крайней мере до того, как я полюбил другую женщину, а Вера сказала, что это несущественное препятствие, которое можно пережить. Интересно, на что еще готова закрыть глаза моя супруга? Например на то, что я собираюсь тебя целовать прямо здесь, в ресторане, где каждый может увидеть?
Он наклоняется ко мне, но глаза злые, и поэтому я не верю, что угроза реальна. Не отхожу, не отстраняюсь. Ведь должна же возыметь эффект хитрость Рашида. Нельзя показать, что я боюсь Кирилла… Он меня поцеловать не посмеет! Не в нынешних обстоятельствах.
Он наклоняет голову и касается моих губ своими.
Я будто попала в знакомый и безнадежный сон. Бежишь, спешишь, надеешься, но спотыкаешься и спотыкаешься. А затем снова надеешься, снова падаешь. И все ближе неминуемое. Я старательно барахтаюсь из последних сил, пытаюсь убежать от участи разрушительницы семьи, но стоит Кириллу оказаться поблизости, как я превращаюсь в ядовитое растение, которое вцепляется в жертву и держит, пока не выпьет все соки.
Наши тела в момент оказываются будто припаяны друг к другу, а мои руки скользят по горячей ткани рубашки под пиджаком. Из горла рвутся судорожные, шумные вдохи. Его пальцы вдавливаются в мою спину, в попытке прижать еще ближе оставляют на ней синяки. Язык снова и снова скользит по губам, раздражая кожу настойчивостью. В голове ни одной связной мысли, стоп кран не срабатывает даже когда Кирилл начинает задирать мою юбку, втискивая колено между моих ног.
— Весь вечер не могу отделаться от мысли, что твое платье нам даже не помешает, — хрипит он мне в ухо. — Ты поэтому его надела?
— Я надеялась, что оно не обтягивающее и не короткое, а, значит, не провокационное.
— Зря.
Еще чуть-чуть — и платье поднимется до совершенно непозволительных высот. Он был прав, оно действительно не помешает. Теперь я не касаюсь Кирилла, воюю с собой за каждый вдох… а еще любуюсь выражением болезненного предвкушения на лице у любимого мужчины.
Но за спиной вдруг слышатся чьи-то шаги и, прежде, чем я успеваю обернуться, Кирилл прижимает мою голову к своей шее. Будто бы прячет лицо — защищает.
— Вы что здесь себе позволяете? Молодежь! — слышу возмущенный и очень злой мужской голос. Какое счастье, что он незнакомый.
— Простите, мы больше не будем. Это в последний раз, — отвечает Кирилл, а потом повторяет тише — только для меня. — Таким образом это в последний раз.
Кирилл пошел назад сразу, а я, прежде чем вернуться в зал, попыталась в туалете хоть как-то скрыть следы преступления, но помада ровно не ложилась, юбка путалась, руки дрожали, а чувство, что ничего уже не исправить, давило на сознание с невероятной силой. Какой Рашид? Стоило Кириллу меня коснуться, как я позабыла обо всем на свете. И если до сегодняшнего вечера моему английскому пациенту было в чем сомневаться, то теперь осталось только два варианта: либо я влюбилась в него окончательно и бесповоротно, а Рашид для меня такой же тыл, как для него Вера, либо мне все равно с кем и где. Боюсь, что Кирилл достаточно хорошо меня знает, чтобы второй вариант не котировался. И на то же самое надеюсь.
Рашид все понял и предложил уехать, стоило мне подойти к столику. А как только мы оказались в такси, настоятельно порекомендовал поехать ко мне и «заняться всяким непотребством» (так и выразился — не преувеличиваю).
— Думаете, она поняла? — спрашиваю у Мурзалиева, который без зазрения совести запирает дверь моей квартиры, причем на оба замка.
— Не знаю, — отвечает тот. — Может, вас спасло то, что вы от меня беременны. Обычно считается, что материнский инстинкт не позволяет дамам развлекаться с чужими мужчинами в общественных местах.
— Как вы тонко намекаете на мою аморальность, — язвлю.
— Да уж куда там намекать — все уже давно прямым текстом. И Харитонов весь вечер вел себя как полный кретин…
— Тут не поспоришь, — вздыхаю, вешая пальто Рашида на плечики, а он внезапно спрашивает у меня:
— Вы ведь в него влюблены, верно?
Отворачиваюсь, якобы чтобы убрать в шкаф одежду.
— Если вы месяцами сфокусированы на одном и том же пациенте с рассвета до заката, и он вам приятен как человек, даю девяносто девять процентов, что симпатия неизбежна. Но я честно сопротивлялась: легла на операцию в надежде, что не придется с ним видеться или снова работать.
