Джулия благоразумно промолчала о том, что девочку сфотографировал сам Алекс.
– И он тоже считает, что ты и есть та девочка?
– Он считает, что нужно провести поиск.
– Вы оба спятили, это факт!
Джулия вздохнула. У ее сестры авторитарный характер. К тому же она категорически не приемлет новое. А еще она панически боится всяческих проблем. Так, она до последнего отказывалась поверить, что мама умирает, и все время твердила, что та обязательно поправится и все у них будет хорошо. Наверное, все дело в возрасте. Ведь Лиз на целых шесть лет моложе ее. А может, это просто синдром младшей сестры, с детства привыкшей, что все ее жалеют и опекают. Джулия так и поступала всю свою жизнь, но сейчас не намерена щадить чувства младшенькой.
– Разве тебе не пора на работу? – сменила она пластинку.
– Еще есть время! Послушай меня, Джулия! Мне кажется, ты сильно рискуешь. Из-за этих дурацких поисков ты можешь потерять Майкла. Не боишься?
Еще несколько месяцев тому назад, да что там месяцев – еще неделю тому назад Джулия с радостью согласилась бы ничего не менять в своей жизни и ответила бы утвердительно на последний вопрос Лиз. Но с уходом матери все в ее жизни круто изменилось. Что связывает ее с собственным прошлым? И что она знает о нем? Фотография в музее на многое открыла ей глаза. Настало время не только задавать вопросы, но и искать ответы на них. Ей позарез нужно заполнить те пробелы, которыми полнится ее жизнь. Как же этого не могут понять ни Майкл, ни Лиз?
– Прежде чем выходить замуж, я хочу твердо встать на ноги и узнать все о себе самой. И если Майкл не согласится дать мне несколько дней для того, чтобы постараться обрести почву под ногами, тогда свой последний вопрос ты можешь смело адресовать ему, а не мне!
– Уверена, что тебе хватит нескольких дней?
– Откуда я знаю, Лиз? Пока все продвигается очень медленно. Об одном прошу тебя! Дайте мне возможность спокойно разобраться во всем! Я себя ищу! И я знаю, что не остановлюсь до тех пор, пока не получу ответы на интересующие меня вопросы.
– А может, лучше не знать этих ответов? Ты не подумала о том, что, вполне возможно, у мамы были особые причины скрывать от тебя твое прошлое?
– Думала я об этом, и не раз! – отмахнулась от сестры Джулия. – Но, по-моему, самое страшное – это ничего не знать.
– Надеюсь, ты поступаешь правильно!
– И я на это очень надеюсь!
– Ну, что уже удалось нарыть? – Лиз обозрела груды вещей, разбросанных вокруг. – Ты уже почти закончила, как я посмотрю. Просто не верится, что после мамы осталось так немного всего.
– Да, немного! Мне тоже казалось, что вещей должно было быть больше. Правда, я еще не дошла до бумаг. Помню, все документы, метрики, удостоверения мы сложили в несколько коробок, и папа забрал их с собой на новую квартиру.
При упоминании об отце Лиз снова помрачнела.
– Напрасно папа переехал в эту квартиру! – вздохнула она. – В своем доме ему было гораздо лучше. И мама так любила наш дом. Я до сих пор злюсь на него за то, что он продал его.
– Папа не смог бы жить среди грустных воспоминаний, архивом которых стал наш дом после смерти мамы.
– А я не представляю себе, как мы встретим нынешнее Рождество! Без привычной елки в углу гостиной, без традиционного рождественского ужина за большим столом. В доме тети Люции все будет по-другому.
– Согласна с тобой! – грустно сказала Джулия и, чтобы развеять мрачное настроение сестры, добавила: – Но мы все равно постараемся, чтобы Рождество получилось веселым. Мы-то пока еще все вместе! И это главное!
– Слава богу. Ну что? Ты закончила?
– Почти! Одна коробка осталась, последняя.
Лиз присела на корточки рядом с Джулией и стала смотреть, как та открывает коробку. К их удивлению, там лежали не вещи матери, а их детские одежки.
– Ой, взгляни! – воскликнула Лиз, извлекая наружу веселенький розовый свитерок. – Я его так любила в детстве!
– А я все время носила вот этот! – Джулия достала свитер голубого цвета с вышитым цветочным орнаментом спереди. – Удивляюсь, как это мама сохранила наши вещи. Обычно во время весенней генеральной уборки она выбрасывала все подряд. Помню, мне даже кое-что приходилось потом выуживать из мусорных баков.
– Наверное, она сберегла их потому, что они были у нас самыми любимыми. Иногда наша мама тоже могла быть сентиментальной!
– Да, мы многого о ней не знаем! – согласилась с сестрой Джулия. – Я вчера всю ночь думала о том, почему я так мало знаю о маме. Я не знаю, где она выросла, как любила проводить летние каникулы, где училась, с кем дружила, кто стал ее первой любовью. Она никогда не рассказывала о себе, а мы не спрашивали. Почему мы не спрашивали, а?
– Наверное, потому что не хотели ворошить мамино темное прошлое. – Улыбка сбежала с лица Лиз. – А потом всем нам казалось, что впереди еще столько времени…
– Ты права! – Джулия ласково погладила руку сестры. Все же она – старшая, и она обещала матери всегда заботиться о Лиз. – Даже зная страшный диагноз, мы все равно надеялись на лучшее. Да и мама отчаянно хотела жить. Она никогда не говорила о смерти, хотя все мы понимали, что конец близок.
– Да! Помню, за два дня до своей кончины мама попросила отвести ее в сад, чтобы показать, что и где посадить осенью. – Лиз смахнула украдкой набежавшую слезу и склонилась над коробкой. – Ой, что это?
Она извлекла из коробки деревянную куклу, расписанную вручную, высотой не менее десяти дюймов[2]. Роспись была очень живописной, с тончайшей прорисовкой всех деталей. Темные волосы куклы украшал венок из белых цветов, большое, цилиндрической формы тело было облачено в белое платье с цветным узором из красных цветов и зеленых листьев, перепоясанное тремя кушаками из лебединых перьев. По низу платья расположились белые лебеди, отливающие на свету перламутровым блеском. Сердце Джулии екнуло: лебеди были точь-в-точь как ее кулон. А еще она точно знала, что видела эту куклу раньше и даже держала ее в своих руках.
– Поразительно! – пробормотала она растерянным тоном.
– Я никогда не видела этой куклы! – удивилась Лиз.
Джулия взяла куклу из рук сестры.
– Это не простая кукла! – пояснила она. – Посмотри на костюм: это русская кукла.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, и все тут! – Джулия снова взглянула на куклу, и у нее заняло дыхание, словно она стояла на самом краю крутого отвесного обрыва. – Я узнаю эту куклу! Она – моя!
– Мне нужны негативы фотографий отца, – проговорил Алекс, входя вслед за матерью в гостиную ее двухэтажного особняка в одном из самых дорогих районов Сан-Франциско под названием Пресидио-Хайтс.
