Лорен обхватила ладонью скованное не пролившимся рыданием горло. Что с ней? Она заболела? Никто никогда не умирал ради нее. Просто она видит дурной сон. Нужно включить свет, и всё встанет на свои места. Но тут перед глазами снова близко, очень близко возникло родное лицо, глядящее на нее затуманенными черными глазами. Она прошептала его имя: «Поль», вслушалась в зазвучавшие в душе отголоски и поняла, что должна делать.
Похоже, она чуть не совершила роковую ошибку. Она не пойдет к Джеймсу. Никогда.
…Об острые скалы с силой бились высокие злые волны. Штормило. Молодая женщина с волнением вглядывалась в море. Но вот наконец в серой глубине пролива появился чуть видимый небольшой рыбацкий баркас. Разбушевавшаяся стихия бросала его с волны на волну, грозя перевернуть в любой миг. У нее перехватило дыхание, и она прижала руку к горлу, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха.
Ах, как рискует Поль, пытаясь увезти ее в такую погоду! Зачем, зачем он это надумал? Ему так повезло, что в такое страшное время он оказался по ту сторону пролива, в безопасности! Она, конечно, рисковала, но ее спрятал в своем доме ее исповедник, падре Шарни. Но в последнее время мятежники стали убивать и священнослужителей, и тех, кто скрывался у них в домах. Так называемые якобинцы не щадили никого, даже детей. Ей оставалось одно — молиться.
Она смирилась с возможной гибелью, но вчера вечером ее разыскал незнакомый матрос и передал записку от мужа. Она узнала его такой родной почерк. Он будет ждать ее на их скале, чтобы забрать с собой в Англию. Ее радость была так огромна, что она впервые после этих ужасных событий улыбнулась. Он жив! Сознание одного этого могло превратить всё окружающее в волшебный цветущий сад и она едва сдерживалась, чтобы не запеть.
Марселла, как всегда, обо всем догадалась.
— Вы получили известие от мсье Поля?
Николь счастливо вздохнула. Скрываться от верной служанки, скорее подруги детства, столько для нее сделавшей, было бессмысленно.
— Ну да. Ты поедешь со мной?
Марселла энергично закивала головой.
— Конечно! Хоть на край света!
И вот они, тихонько пробравшись мимо гарнизона вооруженных повстанцев, называющих себя гвардейцами революции, с риском для жизни спустились по скользким скалам на берег и нетерпеливо ждали спасения. Ветер, подхватывающий холодные брызги, давно промочил их платья, и Николь мерзла в облепившей ее тонкой материи.
С баркаса спустили шлюпку, и та поплыла, то скрываясь, то вновь появляясь среди огромных волн. Сердце Николь прыгало вместе с ней. Когда до берега шлюпке осталось каких-то метров пятьдесят, она разрешила себе надеяться, что скоро всё кончится. Поль, стоявший на носу, махал ей рукой и нежно улыбался, и она, невзирая на ледяную воду, уже готова была бежать ему навстречу, когда сверху скатилось с десяток вооруженных людей.
Многих из них она знала, это были жившие поблизости крестьяне, давно точившие зуб на ее отца. Для них она была дочерью аристократа и женой аристократа, и, следовательно, дорога у нее была одна — на гильотину.
Главный из них, невысокий плотный парень с красным носом с издевательской вежливостью поклонился ей и прокричал, перекрывая шум прибоя:
— Добрый вечер, гражданка Николь! — и, повернувшись к Марселле, отсалютовал: — Спасибо за верную службу, гражданка Марселла!
Та расплылась в фальшивой улыбке. Николь с ужасом посмотрела на служанку, не в силах поверить тому, что происходило вокруг.
— Марселла! Неужели ты предала нас?
Та, вызывающе уперев руки в бока, с развязным видом заверила:
— Конечно! Я достойная гражданка и служу революции!
Повернувшись к морю, Николь истошно завопила:
— Поль, назад! Назад! — и увидела, что шлюпка быстро удаляется.
Но Поля на корме не было. Он брел к берегу по пояс в воде, с трудом преодолевая высокие волны. Николь в ужасе прижала к груди дрожащие руки. Зачем он это делает? Ведь теперь они погибнут вместе! Случайно бросив взгляд на лицо Марселлы, Николь поразилась его выражению — на нем застыл ужас. Чему она так испугалась? Не тому же, что один мужчина справится с десятком вооруженных людей?
Едва Поль добрался до берега, как гвардейцы бросились на него, отобрали шпагу и несколько раз ударили по лицу, разбив в кровь его презрительно вскинутую бровь. Николь истошно закричала и бросилась ему на помощь. Ее тут же отшвырнули, но она бросалась снова и снова, пока не лишилась чувств, ударившись головой о камень.
Очнулась она уже в подземелье собственного шато. В углу стояла полная до краев вонючим жиром лампада, в которой больше коптил, чем светил толстый фитиль.
Рядом с Николь стояла плошка с водой. Она с трудом дотянулась до воды и отпила, поморщившись от ее противного затхлого вкуса. Потряся ногами и руками, поняла, что не связана. Видимо, мятежники не сочли ее особо опасной. Горечь от собственной наивности заставила ее в неистовстве заскрипеть зубами.
Стоило ей скрыть от служанки записку мужа, и всё было бы хорошо. И почему она всегда думает о людях только хорошее? Но Марселла всегда была ей как сестра, она ее искренне любила, почему же та поступила так низко? И почему она, Николь, не почувствовала разъедающую служанку ненависть? Но главное — где Поль? Жив ли он?
Сгорая от страха, Николь целую вечность металась по темному подземелью, прежде чем открылась дверь и внутрь втолкнули окровавленного мужа, упавшего у порога. Вскрикнув, она бросилась к нему. Поль был в сознании и слабо ей улыбнулся.
Насмешливый голос вверху объявил:
— Завтра вы оба познакомитесь с мадам Гильотиной! Она отменно целует! — и раздавшийся звук захлопнувшейся двери и скрежета запираемого засова навсегда отсек их от надежды.
Поль вздрогнул и громко выругался. Из его разбитой брови капала кровь, и Николь, лихорадочно оторвав полосу от нижней юбки, нежно приложила мягкую ткань к его лицу. От жалости и сочувствия по ее лицу текли горькие слезы, но она даже не пыталась их вытирать, боясь расстроить Поля.
— Они пытали тебя! Это моя вина. Если бы я не доверилась Марселле, мы были бы в безопасности.
Он сжал руку жены и поднес ее к разбитым губам.
— Нет, любовь моя. Ты тут ни при чем. Я давно должен был предупредить тебя, что ей нельзя доверять.
Чуть откинувшись назад, Николь попыталась рассмотреть смутно видимое в полумраке лицо мужа.
— Но почему?
— Она несколько раз предлагала мне себя, клянясь, что любит больше всего на свете. И когда я отказался, заявила, что страшно отомстит.
Николь вздрогнула.
