— Тогда вы могли бы полезть ко мне, — предложил он хрипло. — Обещаю, что не буду кричать. По крайней мере сначала!
Его голос помог Брук вернуться с небес на землю. Она ощущала исходившие от него чувственные жаркие волны, будившие ответное пламя в ее теле. Брук заставила себя убрать руку — но это удалось ей далеко не сразу. Как можно решительнее глядя ему в лицо и стараясь не замечать томно прикрывшихся век и не думать о том, что это означает, она заявила:
— О'кей, один-ноль, теперь я вижу, какой ты крутой самец и соблазнитель невинных женщин! — Она и не пыталась скрыть, как ей отвратительна собственная слабость. — Вот только старался ты совершенно напрасно. Я и без доказательств это отлично знаю — от Ди!
Пока ее слова проникали в его помутившийся от страсти рассудок, Брук решительно отобрала у него фонарь, повернулась и зашагала к дому.
Ее все еще колотила нервная дрожь, у нее горело и ныло в таких местах, даже подумать о которых было стыдно. Что на нее нашло? Почему она позволила себе хотя бы на миг так откровенно поддаться похоти, и вдобавок не просто с первым встречным, а с парнем ее родной сестры?! Целых шесть месяцев она с успехом отшивала Кайла, не поддаваясь ни на его ласки, ни на льстивые слова. Ее все время что-то настораживало, не позволяло пойти до конца. И она могла только похвалить себя за подобное упрямство.
А сегодня… Стоило взглянуть на этого проходимца — и она уже готова сама ласкать его… его Хьюго.
Дверцу на ящике с предохранителями заклинило, и Брук от души врезала по ней пару раз фонарем — ржавая железяка подчинилась. Трясущимися руками, едва соображая, что делает, она нажала на рубильник и снова закрыла ящик. Брук мучительно пыталась вспомнить, сколько тарелок оставалось на кухонной полке. Черт с ними, потом можно будет купить другие…
Он ловко подхватил ее под локоть, когда она налетела на него во тьме и чуть не упала, тем самым снова напомнив о своем присутствии — теперь, когда ей больше всего хотелось вообще забыть о нем. С какой радостью она вычеркнула бы из жизни весь этот суматошный, бестолковый день!
— Простите!
Черт бы его побрал заодно с его проклятой вежливостью! Пусть не надеется — она в жизни его не простит, а заодно и себя, если уж на то пошло! И она с горечью воскликнула:
— Что-то поздно ты спохватился!
— Все не так уж плохо, как вам кажется!
— Неужели? — Ее разобрал нервный смех. — А не много ли ты на себя берешь?
— Вы сердитесь потому, что мы друг к другу неравнодушны?
Гневная отповедь готова была сорваться с ее губ, но Брук вовремя сдержалась. Глупо было отрицать очевидное. Но и оставлять за этим наглецом последнее слово она не будет!
— Я сержусь потому, что тебя любит Ди!
— А если это не так?
Сердце чуть не выпрыгнуло у Брук из груди, окрыленное вспышкой неистовой, дикой надежды. Но достаточно было вспомнить отрешенную, мечтательную мордашку ее младшей сестренки — и все встало на свои места.
— Не смей лгать! Уж я-то знаю, что она тебя любит. И она не желает избавляться от ребенка — твоего ребенка! А потому не видать тебе города, как своих ушей, пока вы не поговорите обо всем толком.
— Я могу вернуться туда пешком.
Брук всерьез задумалась над этой угрозой. А ведь с него станется! Но что-то подсказывало ей, что мерзавец не спешит ударяться в бега — по крайней мере нынче ночью. Иначе он не взъелся бы так на Элайю, когда обнаружил, что они не одни в этой глуши.
— Ты сам сказал, что я всегда смогу тебя отыскать! — Она помолчала и добавила вкрадчиво и, насколько могла, угрожающе; — Можешь не сомневаться — так оно и будет! Не надейся, что я передам это дело копам! Свои проблемы я люблю решать сама!
— Очаровательная стойкость!
— На твоем месте я бы поостереглась!
— О'кей, я вам верю!
— Вот как? — Брук смерила его подозрительным взглядом. — Снова будешь вешать мне лапшу на уши?
— Чтоб я сдох! — И он размашисто осенил грудь крестом в знак того, что говорит чистую правду. — Не лучше ли нам продолжить беседу в доме?
— Беседу о вас с Ди и вашем ребенке?
— Хм-м… — Он неохотно кивнул и добавил: — А еще я бы хотел поговорить о делах на фабрике. Мне кажется, из этого все-таки можно сделать статью…
Алекс опустился на колени перед небольшим камином и поднес спичку к кучке сухих щепок. Сидя на корточках и глядя на разгорающийся язычок пламени, он стал не спеша подкладывать дрова в камин.
Этот жадный, ненасытный огонь живо напомнил ему собственную реакцию на Брук Уэлш. Он понимал, что давно пора перестать играть роль «негодяя Клиффа», — но как теперь, скажите на милость, от нее избавиться? Эта женщина разбудила в нем нечто примитивное и дикое, о существовании чего он до сих пор даже не подозревал. Вот бы удивились сейчас его родные! Они наверняка решили бы, что он окончательно спятил! Ни одной женщине не удавалось задеть в нем те струны, до которых дотянулась Брук. Даже сейчас он всей кожей чувствует ее присутствие и ловит каждое ее движение. Не в силах усидеть на месте, Алекс оглянулся.
Брук положила на стол какой-то белый пакет из плотной бумаги и стала остервенело долбить по нему кулаком. Алекс изумленно наблюдал. Да, этой женщине не откажешь в оригинальности — но это только добавляло ей прелести в его глазах. Она подняла голову, как будто почувствовала его взгляд. Покраснев, Брук поспешила ответить на его немой вопрос:
— Какао с молоком. Наверное, ему уже сто лет!
— Вы не часто сюда приезжаете?
Она покачала головой, делая вид, будто целиком занята окаменевшим какао. Шелковистая прядь волос упала на лицо, скрывая смущение.
— С тех пор как мы лишились родителей, здесь стало не очень-то весело. Особенно для Ди. Ей тогда было всего четырнадцать.
Она внезапно подняла голову. Пламя, тлевшее в глубине ее дивных медовых очей, ничуть не уступало по силе снедавшему его самого пламени страсти. И Алекс в очередной раз подумал с невольным облегчением, как хорошо все-таки, что он не Клифф.
— Ты ведь и без меня об этом знаешь, верно? Ди наверняка тебе рассказывала.
— Я ничего об этом не знаю. — По крайней мере на этот раз он сказал чистую правду.
Брук сдернула с полки кастрюлю и с грохотом опустила ее на конфорку маленькой газовой плитки. Дожидаясь, пока закипит вода, она приняла самую независимую позу: скрестила руки на груди и прислонилась к кухонному столу.
Алекс как ни в чем не бывало выдержал ее разъяренный взгляд.
— Скорее всего ты просто пропустил это мимо ушей, — наконец буркнула она. — Слушай, неужели тебе не совестно? Неужто Ди тебе совсем до фонаря?
Алекс невольно поморщился. Он не укорял Брук за невоспитанность. Его тронули горечь и тревога, прозвучавшие в усталом голосе. В ответ он произнес первое, что пришло ему в голову, и тут же пожалел о своих словах:
