«Господи, что со мной?» – думала она бессвязно, остро ощущая тепло и бархатистость его дыхания.
Физическое влечение к Тревису подчиняло ее, и все что она хотела в эту минуту, это физической близости с ним.
Забыть логику, забыть свою затею, поверить в то, что ей это необходимо. Сейчас правота желания была более требовательной, более сильной, Тори справилась с молнией на джинсах Тревиса, стянула и отбросила в сторону. Теперь они были единым целым, желающими одного и того же. Такое влечение существует на уровне, отрицающем логику, так что полученное наслаждение не кажется порочным и поэтому безгрешно.
Как бы она хотела поверить в эти его уловки, эти осколки привычного покоя, умоляющие ее остаться. Если бы она только могла предаться жизни, такой как она есть, и любить его без всех этих сложностей, не беспокоясь о будущем и обязательствах. Если бы только ей снова было двадцать три, и она не чувствовала, как ускользает время. Тори последний раз попыталась взять себя в руки, когда он откинул одеяло и очередная волна пробежала под ними. Теперь они были совершенно раздеты, и его губы двинулись вниз по ее телу, чувствуя отклик. Он лег, на бок, обхватив ладонями ее ягодицы.
Какие страсти бушевали внутри них. Какой хаос противоречий и неразберихи. Ничего больше не имело смысла: от частично упакованных коробок, которыми была заставлена их маленькая, всегда в безупречном порядке, квартира, до безумных мириад цветов, которые прибывали и сюда.
Теперь, когда Тревис был, внутри нее и целовал ее в лихорадочном возбуждении оттого, что никогда больше не увидит ее, Тори закрыла глаза и крепко обхватила его, двигаясь в ритме их желания, любя его больше, чем когда-либо хотела любить кого бы то ни было. Тишина в комнате нарушалась только звуком напряженно двигающихся тел.
«Попроси меня выйти за тебя замуж! Будь ты проклят. Получи свой чертов развод и обещай мне весь остаток своей жизни…» – слезы заливали лицо Тори, когда она вцепилась в него на краю кульминации, ожидая разрядки.
Когда это произошло, он последовал за ней в своем собственном экстазе. Затем Тревис изумил ее своим предложением.
– Ты не едешь в Лос-Анджелес, – произнес он, задыхаясь. Его тело все еще вздрагивало. – К черту все. Я женюсь на тебе.
Тори была слишком ошеломлена, чтобы отвечать. Она не так представляла себе это предложение, и не была убеждена, что верит ему. Слишком много было полупредложений от него в прошлом.
«Полу» – потому что они всегда зависели от какой-то отдаленной и ненадежной перспективы: от денег или от того, получит ли он развод. Помня длинную череду разочарований, она отстранилась и посмотрела на него, пытаясь заглянуть к нему в душу.
– Тори, в этот раз я именно это имею в виду, – заверил он, приподнимаясь на боку, чтобы заглянуть ей в лицо, и сжимая ее руки. – На самом деле.
Разрываясь между эйфорией и полным недоверием, Тори перевела взгляд с него на льдисто-голубую стену, которую они вместе красили, на картину в раме. По всей комнате были разбросаны их фотографии. И везде стояли коробки, помеченные для Беверли Хиллз.
– Я хочу, чтоб ты стала моей женой, – прошептал Тревис, еще сильнее сжимая ее руки.
То, с какой любовью он это сказал, заставило ее сердце подпрыгнуть, и она почувствовала головокружение от своей победы.
– А как насчет развода, Тревис? – Этот вопрос нервировал их обоих.
Он взбил подушку, сложил ее пополам и подсунул себе под голову.
– Не беспокойся. Я позабочусь об этом.
Тори медлила в нерешительности. Момент был такой драгоценный, такой хрупкий, и она боялась, что он разобьется вдребезги.
– Тревис, если ты подведешь меня опять, я никогда не прощу тебя. – Ее маленькая рука энергично сжалась в кулак, который она угрожающе прижала к его крепкой груди.
Сейчас, наблюдая за ней, он был воплощением невинности, и она устыдилась собственной недоверчивости.
– Что если я поклянусь на Библии, а? – Он улыбнулся, обводя указательным пальцем ее бедра.
– Не пойдет. Ты плохой католик.
– Ладно, тогда я поклянусь жизнью своей матери, – мягко сказал он и в угоду ей шутливо опустился на колени.
– На прошлой неделе ты хотел убить ее, – возразила Тори.
– Хорошо. Тогда я клянусь моим «порше»…
– Тревис, это серьезно… – сказала Тори, стараясь не улыбаться.
Она наблюдала, как его карие глаза осматривают комнату, затем ее саму, когда он раздумывал, что сказать дальше.
– Ладно, тогда какое ты хочешь кольцо в подтверждение нашей помолвки? – спросил он минуту спустя, бодро, вскакивая с постели и собираясь исчезнуть в ванной.
Вот это уже серьезно.
– Большое, – ответила она, улыбаясь, вопреки беспокойству.
– Какое большое?
– Достаточно большое, чтобы значительность вложения гарантировала, что ты не отступишь.
Тревис зажал себе голову дверью, как будто его кто-то душит, а потом продемонстрировал себя целиком, дабы уверить ее что с ним все будет в порядке. И закрывая дверь ногой, испустил громкий стон.
– Я заслужила это! – добавила Тори, перекрикивая шум включенного душа.
Оно не будет таким большим, как у Кит. Ее Джордж, наверное, зарабатывает в месяц столько, сколько Тревис зарабатывает за целый год. Но это ничего не значит для Тори. Она не помнила, чтобы у нее в жизни была более счастливая минута, тем эта.
Сидя в постели и разглядывая свои тонкие изящные руки, она издала тихий восторженный возглас. Зеркало на противоположной стене комнаты отразило ее радость, и она улыбнулась, заметив это, чувствуя себя молодой, прекрасной и вполне оправдавшей собственные надежды. Она была права все эти годы, не обращая внимания на слова родителей, твердивших что она выбрасывает на ветер лучшие годы, расточая их на Тревиса.
Возможно, это была весьма рискованная ставка. Может быть. Но они недооценили свою дочь.
Около дюжины коробок, стоявших в беспорядке по всей комнате, казалось, вторили этому настроению. Она посмотрела на них с благодарностью, совершенно не беспокоясь о том, что еще предстоит распаковывать их. Коробки были ее артиллерией. А цветы – его. И большое спасибо Сьюзен и Пейдж, потому что, если бы не они, ничего подобного никогда бы не случилось. Забавно, ведь она почти не знала ни ту, ни другую, и несмотря на это сегодня казалось, что они самые лучшие подруги. Ей не терпелось позвонить им, чтобы поделиться потрясающей новостью.
Тори выдернула бегонию из композиции, стоявшей рядом с кроватью, и воткнула в волосы. Затем встала с постели, обернула простыню вокруг обнаженного тела и, эффектно расправив ее, отправилась в ванную, к своему жениху.
Темный театр выглядел мрачновато и таинственно. Кошачьи глаза блестели в черноте проходов между рядами, которые были похожи на темные тени в свете бледной луны. Флуоресцируя, со всех сторон одновременно начали возникать молчаливые кошки – бегущие фигуры, пробирающиеся в сторону огромной ночной свалки, которой в настоящий момент была сцена для озорного джеликла[1] Т. С. Элиота «Кошки». Зажглись огни рампы, и блестяще выполненные декорации ожили, открывая своего рода грандиозную игровую площадку для кошек – причудливую свалку, на которой разбросаны отходы человеческого потребления, все весьма внушительных размеров.
