— А вы знаете, сколько сигарет у него оставалось, когда он сдался? — вдруг спросила Гален.
Лукас посмотрел на опустевшие пачки и криво улыбнулся:
— Две.
— Значит, вы успели сломить его в самый последний момент?
Улыбки как не бывало. Его лицо стало мрачным. И напряженным.
— Нет, Гален, его сломили Барби.
— Но подробность насчет сигарет тоже заслуживает внимания. Как жаль, что она еще меньше подходит для публикации, чем история про кукол.
— Разве она не подходит?
— По-моему, нет — если следовать вашим принципам избегать ненужного риска.
— Почему же?
— Среди преступников часто встречаются подражатели?
— Очень.
— Так вот, представьте себе, что история про сигареты дойдет до потенциального террориста и произведет на него впечатление. Ему захочется сотворить что-то похожее, но при этом оригинальное. И он вполне может додуматься вместо никотина использовать кокаин. Как же тогда придется поступить вам?
Гален не требовалось слов, чтобы угадать его ответ. Если возникнет необходимость, он не остановится ни перед чем. И не важно, насколько велик будет риск.
— Похоже, вам приходится нелегко, — заметила Гален. Теперь она ласкала его. Своей душевной мягкостью. Своей непрошеной заботой.
И, чувствуя себя последним проходимцем, всего на пару секунд Лукас позволил совершенно безумным мечтам охватить его. Вот они с Гален покидают трейлер. Сию же минуту. Пока он не передумал, пока не стало слишком поздно. А потом они попросту исчезают, скрываются от всего света. Ненадолго или навсегда. Туда, где смогут спокойно говорить и про кукол Барби, и про бирюзовые варежки, и про рождественское дерево в виде фуксии с пурпурной звездой на макушке.
И ничто не помешает им открыть для себя весну — даже в самый мрачный зимний день. Настоящую весну, полную бесконечных обещаний и предчувствия счастья.
Сейчас, пока не стало поздно…
Но, увы, он уже опоздал! Он опоздал еще тогда, когда ночью, в 3.13, его коснулись ледяные когти предчувствия. Лукас не имеет права — да и ни за что на свете не станет — делать ее заложницей своих душевных мук.
Меньше всего он хотел бы причинить зло этому удивительному созданию в нелепых варежках.
— Да, Гален, сдается мне, что вам будет мало проку от этого разговора.
Его голос стал вдруг каким-то мертвым, а взгляд заледенел, словно в трейлере повеяло ночной стужей. И сейчас же дверь распахнулась, впуская новый порыв зимнего ветра. Гален вздрогнула от неожиданности.
Лукас не шевельнулся.
И Гален стало ясно, что он был готов к этому вторжению. Больше того — он его ждал… и боялся, стараясь отвлечься, болтая с ней о пустяках.
Появившийся в дверях полицейский был ей незнаком — кто-то новый, из утренней смены, со свежевыбритым лицом. Наверное, заступил на дежурство вместо тех, кто провел здесь всю ночь.
— Извините, сэр. Нам только что позвонили. Совершено… — Он споткнулся на полуслове и уставился на собеседницу своего шефа. Уж не та самая ли это Гален Чандлер, только в растрепанном, растерзанном виде, про которую так забавно написала Розалин Сент-Джон? Наверное, старается втереться в доверие к Лукасу, чтобы доказать, что она вовсе не такое ничтожество, каким представлялась до сих пор. Но если это так, если эта бестолковая бесстыжая баба надеется за его счет спасти свою карьеру, то новое сообщение только пойдет ей на пользу. А ни один уважающий себя полицейский не станет играть ей на руку.
— …новое убийство, — уверенно закончил за офицера Лукас. — Снова Женский Убийца.
— Так точно.
— Вам известно, как ее зовут?
— Да, сэр. Известно. — И полицейский многозначительна покосился на Гален. Он не сомневался: как только ей удастся узнать что-то свеженькое, она помчится в студию с жуткой новостью на хвосте.
— Ее имя. — Реплика лейтенанта Хантера прозвучала как приказ, а с приказами не спорят.
Гален, машинально следя за роющимся в своих бумажках офицером, гадала про себя, какие мысли бродят сейчас в голове у Лукаса. Пытается ли этот мастер переговоров заключить сделку с судьбой… или даже с самим Всевышним? Или, может, молится, чтобы последняя жертва не была ему близка, чтобы не по ней он скучал, не о ней думал, пока находился в Австралии? Чтобы, не с этой прекрасной женщиной он мечтал провести первую ночь в Манхэттене, если бы не террорист в шестой городской больнице?
И если Лукас действительно молит, сейчас Бога об этом, не терзает ли его чувство вины за то, что спасение для его нынешней любовницы означает смертный приговор той, с кем он расстался раньше?
— Бринн Толбот.
— Бринн, — эхом повторил Лукас, прикрыв глаза и затенив черными ресницами, пронзительный блеск серо-стальных глаз в знак печали, скорби — и гнева.
Миг — и перед Гален снова возник неумолимый охотник, идущий по следу, снедаемый испепеляющей жаждой мести, полыхавшей в самом потаенном, темном уголке его души. Том, о котором не принято рассказывать репортерам.
— Место преступления оцепили? — Это уже спрашивал профессиональный следователь, лейтенант Лукас Хантер.
Место преступления. Место, где произошло убийства. Если предположить, что Женский Убийца не изменил своего образа действий, это должна быть собственная квартира жертвы, в которую маньяк проник без особого труда и откуда сумел скрыться, не оставив ни малейшей улики.
— Так точно, сэр. Оцепили. Офицеры из местной полиции уверяют, что все оставлено, как было.
— Хорошо. — Лукас поднялся. Высокий. Сильный. И словно погрузневший от новой обузы. — Поехали.
«Не надо! Не ходи туда!» — неожиданно закричало ее несговорчивое, упрямое сердце. Ведь ей еще столько нужно ему сказать!
«Спасибо тебе, Лукас, за подаренный тобой момент чуда, за веру в мою неповторимость! Я запомню его на всю жизнь! Навсегда! И постарайся быть осторожным, ладно? Я прошу тебя! Будь милосерден к самому себе! Так, как ты был милосерден ко мне!»
Все это Гален произнесла про себя. Но даже если бы она не постеснялась и выкрикнула эти смешные глупости вслух, Лукас Хантер ее бы не услышал — его мысли уже унеслись слишком далеко отсюда, от душной тишины полицейского трейлера.
И вдруг он обернулся, чтобы попрощаться с ней. И во взгляде беспощадных серых глаз промелькнули ласка, сожаление и нежность. Как будто он знал о ее решении покинуть Манхэттен и хотел, чтобы она поскорее сделала это и одновременно желал чего-то иного.
— Лукас?
Нежность исчезла без следа. На смену пришла холодная, расчетливая ярость.
— До свидания, Гален!
«До свидания!»
— Гален!
