Татьяна Туринская - В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Однако пришел. Значит, все будет хорошо. Сейчас я посмотрю в его глаза. Так посмотрю, что ему дурно станет от содеянного. И дело в шляпе.

— Хотел принести тебе что-нибудь поесть, — произнес он извиняющимся тоном. — А потом сообразил, что весь ужин окажется у меня на голове. Так что извини, тебе придется спуститься в столовую. Пойдем?

При слове "столовая" в моем мозгу смешались реальность и воспоминания: не вписывается в сегодняшний день институтская столовка с подгоревшими пирожками и не первой свежести сосисками. Только потом сообразила: наверное, он имеет в виду комнату, в которой принято обедать. Ну да, в таких домах, как этот, вряд ли ужинают на кухне. А в гостиной, судя по всему, потягивают коньячок после сытного ужина. И курят сигары. Дорогие, в индивидуальных футлярчиках: если уж понтоваться, так по полной программе.

Лёшка молчал какое-то время, видимо, ожидал реакции на свои слова. Однако с реакцией у меня в этот раз не сложилось. Какая реакция может быть на голодный желудок, да еще и при слове "столовая"? Правильно — заторможенная.

— Ты не голодна? — уточнил он.

Весь такой удивленный. Ты сам, гад, походи без маковой росинки целый день, поймешь тогда, голодна ли я!

От злости хотелось наговорить ему кучу "ласковостей", но с этим я решила погодить. Не о себе сейчас нужно думать. Не о том, как брюхо чем-нибудь вкусненьким набить, даже если оно и урчит, требуя срочно подкинуть топлива. Сначала необходимо спасти Тёму, потом уже можно будет и об ужине подумать. Для нас двоих: меня и Тёмы.

— Нет, Лёш, я не голодна. Я зла. Твое хулиганство спутало мне все карты. Если ты не заметил, я сегодня пыталась выйти замуж.

— Ты и вышла. Поздравляю.

— Не фиглярствуй, — это не я, это филолог во мне: надо сбить с Лёшки спесь умными словечками, которых он наверняка не слышал раньше. — Ты прекрасно понимаешь, что этому спектаклю грош цена. Я не давала согласия на этот брак. Я не расписывалась ни в каких актах. Так что…

— Что значит "не расписывалась"?! — Лёшка и впрямь выглядел возмущенным, вроде я своим заявлением плюнула ему в душу. Лихорадочно зашарил по карманам в поисках чего-то. Вытащил сложенный вчетверо листок, бережно разгладил: — А это что? Ты в присутствии свидетелей поставила свою подпись в этом документе. А теперь отказываешься от нее? Не выйдет, дорогая!

Я еще не успела рассмотреть, что это за бумага, но уже почувствовала легкую тошноту. Судя по всему, меня ожидают большие неприятности.

Так и есть. В самом низу документа красовалась моя подпись.

— Это подло! — от бумаженции остались лишь мелкие клочки, которые тут же полетели в воздух и медленно осели на пол.

Права была мама, когда смеялась над моей закорючкой, которую я избрала себе в качестве подписи. Мать умничала, пытаясь втолковать: факсимиле должно быть замысловатым, чтобы никто не сумел его подделать. Мне бы прислушаться, придумать что-то более подходящее. Но я с детства не выношу критику. Только злилась на нее, и в ответ объясняла, что она неправомерно применяет это слово — я ж филолог, я ж знаю! Разговор уходил в сторону от темы, и ничего не менялось. Как я ни силилась изобразить что-нибудь более-менее навороченное, выходила одна сплошная абракадабра, похожая разве что на корчащегося в предсмертных муках паучка, но никак не на официальную подпись адекватного человека. И в итоге я до сих пор расписываюсь как нельзя просто: первым слогом фамилии. Такую подпись любой школьник одной левой нарисует.

Допрыгалась. Со мной теперь все что угодно сделать могут. Не только чужой женой признать, но и долги миллионные навесить, раз такая дура.

— Ну это ты зря, — хихикнул Дружников, пиная осевшие у ног клочки документа. — У меня таких ксерокопий вагон и маленькая тележка. А оригинал хранится там, где следует. Информация о нашем браке уже внесена в государственный реестр. В том числе и в цифровом формате.

От бессилия на глаза навернулись слезы. Какой гад! Я так надеялась: стоит только вырваться на свободу, я тут же восстановлю статус-кво. Тетка с халой будет репетировать торжественные речи за решеткой. Сонька с Галкой будут там же восхищаться теткиным декламационным талантом. А Дружникову останется им завидовать. Потому что из его камеры тетку будет слышно едва-едва. Единственный человек, кто ушел бы от ответственности — мать. Но с ней я разобралась бы дома, без посторонних.

Сладкие мечты отправились псу под хвост. Жалко. Не место им там, пес ведь даже не заметит. А и заметит — не насладится, не оценит. Ему, псу, от моих мечт ни холодно, ни жарко.

Кричать? Вопить? Топать ногами? А толку, если в чертовом акте стоит моя подпись. И до чего ж похожа!

На крик, вопли и топанье ногами нужны силы. А где их взять, если от несчастной печенюшки давно уже ни одной калории не осталось.

Пришлось отступить. Как фигурально, так и вполне буквально: я пятилась назад до тех пор, пока под колени мне, как под дых, ни ударил диван. Пусть мягко, но коварно. Не устояв на ногах, я рухнула в мягкие диванные подушки, как в пропасть. Едва сдержалась, чтоб совсем не расплакаться. Только слез мне не хватало, чтобы Лёшка наслаждался моим поверженным видом.

Он незамедлительно оказался рядом. Присел, взял мою руку. Я хотела ее вырвать, уже дернулась, но тут вспомнила: а Тёма как же? Надо Тёмку спасать. Тем более что против подписи в документе не попрешь, Артём Лёшке уже не страшен. Вернее, это Лёшка так думает, но я-то знаю, что на самом деле и Артём еще покажет Дружникову, где раки на зимних каникулах отрываются, и я сама устрою ему такую семейную жизнь — свобода станет его самой сладкой мечтой. Но сначала нужно спасти Тёму. Мстить я буду потом, из безопасного укрытия.

— Что с Артёмом? — спросила почти равнодушно.

— Что с ним станется? Живой. Машину, небось, обкатывает.

Машину? Причем тут машина?

— Какую машину?

— Хорошую. БМВ. Я не копейничал, сразу БМВ предложил. Я б за тебя и Боинг выложил, но он, дурак, машиной ограничился.

Правы ученые: недостаток сахара в крови приводит к параличу умственной деятельности. Я силилась понять, о чем речь, но старания мои были напрасны. Смысл Лёшкиных слов ускользал, не позволяя уцепить себя хотя бы за хвостик. Нужно срочно подкрепиться.

— Я хочу есть. Корми меня немедленно, если не хочешь овдоветь прямо сейчас.

Про "овдоветь" — это я ему польстить решила. Пусть думает, что я смирилась. Что закорючку чужую в акте за свою признала, а Лёшку за мужа. Что сдалась на милость победителя.

Я еще повоюю. И Тёмыча спасу. Нужно только подкрепиться, иначе от меня будет мало толку. В таком состоянии я выхода из комнаты не обнаружу, не то что закопанного живьем Тёму где-нибудь в лесу или под болотной кочкой.