Зданович вытер рот грязной тряпкой, служившей ему платком, и вдруг обнаружил, что она потемнела. Кровь? Раньше этого не было. Он уже много дней чувствовал слабость, разбитость во всем теле, боль в груди… Но крови не было. У него начала идти горлом кровь, что это может значить? Что-то с легкими? Или с желудком? Или все вместе?
Он услышал невдалеке негромкий разговор. Схватился за борт повозки, приподнялся и увидел ветхие беспорядочно разбросанные домики у подножия перерезанных расщелинами и трещинами гор — еще более бедные и убогие, чем в той деревне, где их держали прежде. Распряженный осел щипал невдалеке клочки редкой высохшей травы. Где-то протяжно и низко замычал буйвол.
Мусса стоял в группе вооруженных бородачей, опоясанных патронташами и пулеметными лентами.
— Эй, русский, вставай! — голос пака, несмотря на бессонную ночь, был на удивление бодрым.
Николай сунул окровавленную тряпку за пазуху, осторожно перелез через борт и опустил ноги на каменистую землю. Колени дрожали, и он чувствовал, что стоит ему отпустить край повозки — ноги его подогнутся, и он упадет.
Паки насмешливо и с какой-то брезгливостью рассматривали его. Сволочи! Как ему не хотелось показать перед ними свою слабость! Один произнес что-то вполголоса, и все расхохотались.
— Он говорыт, хорошо, что сычас нэт ветра! — с издевкой перевел Мусса. — А то тебя унесло бы в горы!
Стиснув зубы, Зданович проглотил насмешку.
— Ну, поды суда! — повелительно прикрикнул пак, и Зданович, напрягшись, оторвался от повозки.
Сделал шаг, другой…
Земля предательски колыхалась перед глазами, словно он стоял на начинающих раскачиваться качелях. Третий шаг оказался последним: Николай покачнулся и, вскинув руки, словно хотел ухватиться за что-то, что удержало бы его от падения, рухнул на землю.
Ее мир, который она едва смогла склеить после той катастрофы, вновь дал трещину.
Примерно через три месяца после их встречи в кафе «Лилия» он объявил:
— Я уезжаю.
Она не спросила «куда?», она спросила «когда?». Она поняла, что он действительно уезжает, и уговорить его не удастся.
— Недели через три. Позвонил своему бывшему однокурснику в Москву, — глухо проговорил он. — Так, по старой памяти. Оказалось, он работает сейчас в «Гидромонтаже». От них там периодически ездят в загранку. Правда, страны не ахти какие — Азия, Ближний Восток, зато «бабки» очень даже неплохие. Мне здесь такие и не снились. Впрочем, — грустно усмехнулся он, — «бабки» мне не снятся уже много лет. Так вот: им нужен сейчас на новый проект плотины в Пакистане геолог и специалист по строительным материалам. Виза, авиабилет, проживание — все за счет фирмы.
— А ты не можешь?.. Ну, здесь, у нас?
— Не могу! — оборвал он. — И ты прекрасно знаешь, что никогда не смогу! Не с моей специальностью! Сколько лет уже болтаюсь, как дерьмо в проруби! Мартин Иден[7] хренов!
Ее глаза наполнились слезами. Он привлек ее к себе, погладил по волосам и уже мягче продолжал:
— Аллочка, это ненадолго. Всего полгода. Зато я смогу отдать Наталье все, что она тратила на меня в последние годы. И на учебу сына. Знаешь, на учительскую зарплату тоже особо не разживешься.
— Но там же — опасно?
Ник пожал плечами.
— В таких случаях обычно говорят, что и здесь кирпич может на голову свалиться. Глупо, конечно, но это правда. Там хоть за риск платят большие деньги.
И вдруг она задала тот самый вопрос, который хотела, но не решалась задать эти два последних месяца. Нет, не так: она не боялась задать вопрос, она боялась услышать отрицательный ответ. «Совсем как в старой песне Ободзинского, — подумалось ей, — «А я боюсь услышать «нет».
— Ник, а ты хотел бы переехать ко мне? Жить со мной? Всегда-всегда?
Это по-детски наивное «всегда-всегда» вырвалось у нее нечаянно. Как у юной потерявшей голову влюбленной девчонки.
— Хотел бы, но не могу.
Странно: он не сказал «нет», но ей не стало от этого легче. Она высвободилась из его объятий, подошла к окну. Светлая зимняя картинка за стеклом как-то потускнела.
— Почему?
Его ответ поразил Аллу.
— Потому что мне жалко ее. Наталью.
— Но ведь ты сам говорил, что у вас…
— Говорил. И готов повторить: да, у нас больше ничего нет. И все же… мне жаль ее. Понимай, как хочешь.
«Всегда-всегда» не будет. Никогда. Зачем только она спросила? Тогда бы еще оставалась какая-то надежда. А теперь — все. Он будет любить ее, Аллу. Но всегда возвращаться к той.
— Ты хочешь вернуть ей деньги. Возвращают только чужим людям, Ник. Вы с ней чужие.
— Я же сказал: понимай, как хочешь. Но я не оставлю ее.
Она молчала. Долго. Он так и будет ее приходящим мужчиной, даже когда остается у нее ночевать. Она думала, что он уже принадлежит только ей, а она, оказывается, всегда будет делить его с другой женщиной. Но Алла знала, что бросить его у нее не хватит сил.
Ник тихо подошел сзади и взял ее за плечи. Наклонился, так что его щетина уколола ее щеку. Прошептал на ухо:
— Но я не оставлю и тебя.
В этот вечер они занимались любовью очень долго. И нежно…
Она опять с удивлением обнаружила, что неистовый дикарь мог быть нежным.
Около восьми вечера, когда уже стемнело, за окном раздался шум мотора. Потом послышались негромкие голоса и странный звук, похожий на звон пустых бутылок, как будто кто-то выгружал на землю ящики со стеклотарой.
— Или у меня начинаются галлюцинации, или выпить привезли, — съехидничал Волоха.
— Полные бутылки так не гремят, — заметил Зимин.
Минут через пять в комнату заглянул Мусса.
— Эта… скора поедэм. А щас — в туалэт, па аднаму. Астановка нэ будэт.
Никакого туалета не было. Они по очереди справили малую нужду прямо под пальмой в углу небольшого, заросшего травой дворика.
Потом всем троим связали руки за спиной.
— Мэра предосторожност, — пояснил пак. — Пошли!
— Пожрать бы хоть дали, — проворчал Волоха.
Их вывели на улицу. У дома стоял красный фургон с надписью «Кока-кола» и эмблемой всемирно известной фирмы. Створки задней двери были открыты. Внутри, вдоль стен фургона, стояли один на другом серые пластмассовые ящики с пустыми бутылками. Между ними оставалось достаточно свободного места, и план похитителей немедленно стал ясен. Пленников должны были втиснуть в узкое пространство между ящиками, после чего, вероятно, заставить оставшееся свободное место другими ящиками, стоящими на земле возле машины, скрыв всех троих от посторонних взглядов.
