– Ты знаешь, – сосед заговорщически понизил голос до шепота и схватил Таю за руку, – знаешь, что я нашел сегодня утром под нашей дверью в квартиру? Вот! – и он победоносно, как неопровержимую улику, достал из-под стола букет цветов.
Это были великолепные розы нежнейшего кремового оттенка, изящно упакованные в прозрачный целлофан.
– Прелесть какая! – невольно воскликнула Тая.
– Прелесть… – всхлипнув, сипло сказал сосед. – Это ведро роз знаешь сколько стоит? – он громко высморкался в полу фланелевой рубахи. – Значит, мужик богатый. Уйдет моя Катерина к нему. Молодая она, красивая. Зачем я ей? Это мне она за Нинку из двенадцатой квартиры… Мстит, зараза!
Сосед еще раз охнул, вылил оставшуюся водку в стакан, залпом осушил и, занюхав рукавом, затянул: «Ой ты, степь широ-о-окая, степь раздо-о-ольна-а-ая…»
– Семен Андреевич, а почему вы решили, что цветы вашей жене?
– А кому? – оборвал песню сосед.
– У нас же три съемных комнаты. Три отдельных жильца. Может быть, цветы мне?
– Тебе-е-е? – с вызовом передразнил сосед. – Не доросла ты еще до таких-то букетов. Мелко плаваешь. Задницу видать! А ну, брысь отседава!И сосед шлепнул вдогонку Таю букетом чуть ниже спины.
Дверь аудитории жалобно скрипнула, впустив внутрь студента Никиту Сазонова. На лице Сазонова красовалась крестообразная повязка, закрывавшая нос.
– О! Никитос! Весь в бинтах. За парту прямо с войны… – Слава Сысоев протянул в приветствии руку.
– Здорово, братцы. Где народ-то? Занятия отменяются?
– Ко второй паре. Препод заболел, – пожимая Сазонову руку, пояснил Ермаков.
– Ты прямо: «Очнулся – гипс…» – Слава Сысоев потрепал Сазанова по плечу. – Нос сломан?
– Нос, нос…
– Расскажи.
Ермаков придал лицу свирепое выражение:
– Их было семеро. Все с ножами…
– Пошел ты! Чего новенького было, пока меня не было?
– Без тебя, Никитос, короче, полная задница! Все девчонки в траур оделись. Нет, говорят, нашего Ромео. Солнце светить перестало, цветы пахнуть…
Сазонов взял Ермакова за отворот пиджака, притянул к себе.
– Знаешь, куда пошел ты… – сквозь заложенный нос процедил он.
– Мужики, мужики! Хорош! – вступился Сысоев. – Никита, мы же не со зла. Давай отловим чудика и разделаем, как бог черепаху! Не вопрос!
– Я не помню его.
Сазонов воровато оглянулся: аудитория была почти пустой, только за задним столом, у окна, о чем-то секретничали девчонки.
– Как не помнишь?
– После пикника я с Таськой в батин клуб завалился. Ее день рожденья отмечать. На пикнике принял. В клубе принял. Помню бейсболку темно-синюю, она ему пол-лица закрывала. Наглость помню. Стоит, сука, подбоченясь, и с вызовом так мне говорит: «Что смотришь, по морде дай!» Вроде как сам просит.
– За что по морде-то? Ничего не понимаю.
– Ну ты даешь, Никитыч! Получить в батином клубе!
– А охрана? У вас же видео должно быть.
– Какая там охрана?! Эти сурки сонные, пока расчухали, что к чему… А видеофиксацию просто включить забыли. Пленка чистая. Дармоеды! Батя им вставил, конечно, но нос от этого быстрее не срастается.
– Ты попал… – заключил Ермаков.
– Ладно, Димон, выживу.
– Это ведь как повезет. Те три дня, что тебя не было, наша первая красавица Тасенька Ковалева по тебе не убивалась. По ней вообще нельзя было сказать, что что-то произошло. Наоборот, какая-то подозрительно счастливая ходит.
– Разберемся.
– Разбирайся. Только дамы любят победителей. Побежденные им безынтересны. Закон выживания.
Сазонов заметно помрачнел.
– Умеете вы друга поддержать в трудный момент. Спасибо! – он пожал руку одному, потом другому. – Спасибо!
– Не дрейфь! Будем тебе настроение поднимать, – пообещал Ермаков.
– Нет, Димон, в кабак без меня! – Сазонов протестующе замотал головой.
– Не кабак. «Антимюзикл»!
– Алексей Петрович договорился. Нас на «Оду нищим» пропустят!
– Правда, сидеть придется на ступеньках балкона или бельэтажа. Но я готов даже отстоять весь спектакль! – воодушевленно говорил Дима Ермаков. – Представляешь, мы будем на втором спектакле после премьеры!
– «Ода нищим»? У них же аншлаг. У нас Гюнтера никто не ставит, – оживился Сазонов. – Братцы, у меня батя пытался билеты достать. Все связи поднял. На три месяца вперед все распределено!
– Круто, правда?
– Это профессор Преображенский постарался. Дед мировой! – сказал Сысоев.
– Никита, я тебе доложу, девчонки второй день в состоянии эйфории. Шу-шу-шу, шу-шу-шу… Головореза Мэтью Константин Обнаров играет. Кстати, угадай, кто у нас будет вместо Шерстнёва мастер-класс давать?
– Не может быть…
– Факт! Константин Обнаров! А вот и твоя Ковалева.
– Привет, мальчики! – Таисия одарила всех улыбкой. – Никита? Неожиданно. Думала, ты в больнице.
– Поговорим?
Они выбрали пустой холл напротив приемной ректора. Ректорат занимал половину четвертого этажа, другую половину занимала библиотека. Студентов здесь было немного.
Сазонов сел на диван, небрежно положил ногу на ногу.
– Чего не позвонила? Три дня прождал у телефона, как последний дурак! – недовольно начал он.
Таисия стояла напротив и со странной полуулыбкой смотрела на него.
– Смешно, да? Обхохочешься! – повысив голос, нервно сказал Сазонов.
– Никита, как ты мог со мною так поступить? Хамы торжествуют? – холодно, с укором спросила она.
– Ну, врежь теперь ты мне! Чего церемониться?! – излишне эмоционально выкрикнул он и тут же пошел в атаку. – А что я такого сделал? Я только хотел помочь тебе избавиться от комплекса! Таблетки проверенные. Их многие принимают. О-о-очень возбуждает!
– Возбуждает? Погоди, погоди…Ты хочешь сказать…Ты что-то подмешал мне в коктейль?
От наглости Сазонова Таисия даже как-то растерялась. Он взял ее за руку.
– Тась, если б я мог…
Она отдернула руку, будто обжегшись, замахнулась… Он по-женски вскинул руки и зажмурил глаза. В этом жалком существе нельзя было узнать того уверенного в себе Сазонова, который в прошлом так нравился ей.
Таисия отступила.– Благодари Бога, Никита, что я не могу вернуть прошлое. Будь уверен, я бы тоже сломала тебе нос. Какой же молодец тот мужчина!
На лекции заведующей кафедрой сценической речи профессора Жанны Семеновны Вильк Таисия Ковалева добросовестно вела конспект, но мыслями была далеко.
