Вот ещё не хватало их самодеятельности!
– Я не за себя боюсь, за вас. И отвечаю за вас.
– Мы тут все совершеннолетние и сами за себя отвечаем, – запальчиво ответили они.
– Хорошо, но никаких «сами», – твёрдо сказала я. – Ваши имена и лица нигде не должны фигурировать.
– Я лично не привык прятаться за спины женщин, – гордо заявил Алишеров.
– Молодец, похвально. Вот закончишь универ и можешь хоть кидаться на амбразуру. Но пока я – ваш преподаватель, я за вас отвечаю. В конце концов, я руководитель кружка, и вы обязаны меня слушать. Если нет, то, к моему сожалению, кружок наш прекращает своё существование.
Ребята ещё немного побурчали, повозмущались, но уступили. Обещали слушаться и не лезть на рожон. Они ушли, а у меня на душе осело тягостное предчувствие…
Глава 5
Октябрь уходил, унося с собой багрец, золото и последние тёплые дни. В воздухе уже стоял запах скорой зимы. И точно – первого ноября, как по расписанию, выпал снег.
А в сети потихоньку набирало обороты наше воззвание против сурьмяного завода. За неделю петицию подписало несколько сотен тысяч человек, а ролики получили ещё больший отклик. Это нас, конечно, здорово вдохновляло на новые тактические шаги. Меня пока ещё мариновали на больничном, так что свободного времени хватало на всё. И дурное предчувствие отпустило. Ведь нас уже не тринадцать, нас уже сотни тысяч, неравнодушных и активных…
Борьбу с Шубиным, правда, то и дело приходилось совмещать с делами менее высокими – написанием рекламных статей. С единственным зрячим глазом это выходило медленно и неудобно. Но что поделать? Даже если строго экономить, список самого необходимого всё равно немаленький: квартплата, лекарства, еда, телефон-интернет и всякое по мелочи.
Закончив очередной пиар-заказ, я прошлёпала на кухню. Нестерпимо хотелось кофе. Но в моих закромах не оказалось даже быстрорастворимого. Когда выпила? Даже не заметила. Пришлось выползать из зоны комфорта и тащиться в ближайший супермаркет.
А ближайший супермаркет, к счастью, находился в пяти минутах. Особенно это радует в такую собачью погоду, когда холодно, ветер за шиворот и снег в лицо. Набрав помимо кофе разных продуктов с запасом на два-три дня, я волоча пакеты поплелась домой.
Озябшими пальцами вставила ключ в замок, но… он не повернулся. Я вынула и вновь вставила – тот же результат. Подёргала, пошевелила туда-сюда, и тут до меня дошло, что дверь попросту не замкнута. Просто плотно затворена и всё. Но как такое возможно? Каждый свой шаг я, конечно, не помнила, такие вещи обычно делаются на автомате. Но удивляло одно – неужели я настолько рассеянная и безалаберная, чтобы уйти из дома, оставив дверь открытой? За мной ничего подобного раньше не водилось…
Я даже расстроилась. Ну а вдруг это ранние звоночки какого-нибудь Альцгеймера?
Я вошла в тесную, полутёмную прихожую, включила свет, разулась, разделась, сумки уволокла на кухню, думая по пути, что это ещё хорошо – отлучилась ненадолго, а то бы вот так вернулась, а дом вычистили. Потом направилась в ванную и, проходя мимо единственной комнаты, вдруг осознала – там что-то не то. Я вернулась и глухо вскрикнула от неожиданности и... от страха, который моментально сковал льдом все внутренности.
В комнате были люди.
Двое мужчин, точнее, парней, сидели один – в кресле, второй – на диване. Сидели тихо и неподвижно, поэтому я сразу их и не заметила.
Теперь же я окаменела на пороге. Хотелось кричать, звать на помощь, но язык одеревенел от ужаса.
Они поднялись, медленно подошли ко мне. Встали напротив, скрестив руки на груди. Оба крупные, высокие, в чёрной одежде – какой именно я не разглядывала, единственное, что бросилось в глаза – это голубые бахилы у них на ногах, такие, какие надевают в больнице. Оба коротко стриженные, почти под ноль, и с одинаковым выражением на лицах. Бульдожьим таким. Словно они присматриваются, куда бы лучше впиться клыками, если будет команда «фас».
И тут меня осенило: они ведь даже не прячут своих лиц. Не беспокоятся, что я их запомню и опознаю. Это значит… они меня убить пришли? Кровь в жилах моментально застыла, и сердце, кажется, остановилось.
Господи, не знаю, как я выстояла, каким чудом не бухнулась сразу в обморок. Один из них процедил:
– Кое-кому твоя возня стала надоедать, догадываешься?
Конечно, я догадалась! Но, не знаю, почему, молча замотала головой.
– Какие недогадливые нынче пошли преподаватели. Чему они только студентов учат? – криво усмехнулся он.
Я сглотнула, не в силах отвести от них взгляд.
– Давай, напрягись, преподавательница, и подумай, зачем ты честного и порядочного человека оклеветала? Тебя ведь попросили его очернить, так? Денег заплатили, вот ты и…
– Нет, нет, – я замотала головой ещё отчаяннее.
– А я говорю, что да, – повысил голос парень. – Заплатили. Все вы, журналюги, продажные твари. Что вам закажут, то и пишете.
Возражать ему дальше я не смела – все слова встали комом в горле.
– Только на этот раз не на того ты, сука, наехала.
– Вы – Миллер? – шепотом спросила я.
Парень вскинул белёсые брови, переглянулся с приятелем, но затем, нахмурившись, подозрительно на меня уставился.
– Твоё счастье, что нет.
И я ему поверила. И даже стало чуть менее страшно. Ведь если он так сказал – «твоё счастье», то убивать они меня сейчас не будут? Надеюсь!
– В общем, так. Всю эту возню сворачивай. Немедленно. Пиши опровержение, или как там у вас называется. Мол, заказали, заплатили, вот ты ... Ясно?
– Но… – начала было возражать, но парень угрожающе двинулся на меня, и я заткнулась.
– Ты же не хочешь, чтобы тебе переломали пальцы? Сначала на одной руке, потом на второй? И не хочешь, уверен, чтобы тебе отрезали язык? Без глаз, наверное, остаться не хочешь?
– Не хочу, – глухо вымолвила я.
Он придвинулся ещё ближе, совсем близко, я даже ощутила на лице его дыхание с лёгким запахом табака.
– Тогда делай так, как тебе велят, иначе в другой раз мы не будем так терпеливы и вежливы, как сейчас. Поняла? Не слышу.
– П-поняла, – кивнула я, чувствуя, что сознание уплывает.
Они ушли, и я осела мешком, сползла по стенке на пол. Нет, они мне ничего не сделали, не тронули даже пальцем. Но меня буквально колотило. Никто и никогда мне ещё не угрожал. Никто не проникал в мой дом вот так, беспрепятственно. А ещё, они успели выяснить, что я преподаватель. Господи, а если каким-то образом они и про моих студентов выяснили? Ребята ведь приходили ко мне очень часто. Меня затошнило от паники. Что делать? Что делать? Надо поменять квартиру! Немедленно! Но где гарантия, что они и новый адрес не узнают?
Надо обратиться в полицию!
И тут же вспомнились слова Паши Грачёва: в полиции по поводу Шубина много чего знают, но не трогают, нельзя. Почему нельзя? Хотя... и так понятно, почему. Если уж его любовница вышла сухой из воды, сбив человека, то тут и говорить не о чем.
Но не молчать же! Хотя у меня и доказательств нет никаких, моё слово – против их слова. А, может, они оставили отпечатки… или как там называется? Не по воздуху ведь передвигались… И тут я поняла, почему оба были в бахилах и один из них, тот, что молчал, в перчатках. Чтобы не оставить эти самые отпечатки.
Сколько я так просидела, час, два или больше – не знаю. Очнулась от того, что в кармане пальто загудел сотовый. С трудом поднялась, ноги затекли и еле держали. Пока я добралась до телефона, он смолк, но тут же снова заголосил. На экране высветилось: Стас.
Пару секунд я сомневалась: брать или не брать. Мне не хотелось говорить с ним. Потому что каждый разговор с ним – это трата эмоциональных сил, а их у меня и так не осталось. Да и вообще не хотелось с ним связываться. Но слабая и трусливая часть меня ныла: а кто мне поможет? Одна я не справлюсь, у меня же нет никого. А у Стасика связи…
Я ответила. И тут же началось:
