"Подыщи другую работу".
Он не хотел.
"Подумай обо мне…"
А почему никто не подумает о нем? Лучше бы погладила по голове и сказала: "Я буду очень тебя ждать".
"Почему ты не хочешь подумать обо мне?"
Раньше хотел. Но со временем хотел все меньше.
"А что, если с тобой что‑то случится?"
Ну, случится и случится. В рот те ногу — как говорил Эльконто.
Он бесился от того, что они спорили так, будто прожили вместе не месяц, а, по крайней мере, лет десять. И всего за месяц успел невзлюбить изредка мелькающую во взгляде прохладцу и эту недовольную морщинку между бровями.
— Давай поймем домой.
— Но мы же еще не купили тебе новую рубашку?
— Обойдусь без новой. У меня в шкафу достаточно одежды.
— Но ведь это совместный поход по магазинам… Это радость общения. Это ведь наше с тобой время!
"Это твое время", — думал Канн зло, пока тащил Милу к выходу. Это и есть семейная жизнь? Это и есть "оно самое"? Тогда он, вероятно, пас. Секс, когда хочется, это, конечно, круто, но стоит ли оно всего остального? Наверное, он пока не просек чего‑то важного.
Уже дома, запершись наверху и просматривая список объявлений по работе от гражданских лиц, он старался не слышать того, как Мила грохочет в раковине посудой, а после с усиленным рвением шоркает за дверью его кабинета и без того чистый пол в коридоре.
Экономку, которая в последние два года приходила к нему два раза в неделю и делала все то же самое, она попросила рассчитать.
*****
Ланвиль. Уровень четырнадцать.
Старый приземистый одноэтажный дом, вокруг сиреневато — розовые от закатного света подтаявшие сугробы, свисающие с крыши остроконечные сосульки, а позади багряное в предсумеречный час небо…
Тесная кухня, кусок стола, заляпанная заваркой клеенка, позади выложенная кафелем стена. Две поварешки, нож с коричневой ручкой, видавшая виды чашка с проходящей по цветочному рисунку трещиной — прорисовка на холстах поражала воображение; Райна помнила все детали.
Откуда ей в голову явилась эта чудесная идея — попробовать нарисовать не Канна, а все, что косвенно относилось к нему и той поздней зиме (самой чудесной зиме в ее жизни), — она не знала, но депрессия вдруг отступила, а краски и кисти ожили в ее руках. И за двое суток, прерываясь лишь на короткие перекусы, Райна нарисовала четыре картины: дом в Девенпорте, кухню — их кухню, — дверной проем в хозяйский кабинет, где напротив окна виднелось скрипучее кожаное кресло, и… тапки.
Странно, но тапки ей запомнились просто отлично — огромные, разношенные, как затопленные рыбацкие лодки, жесткие и вечно холодные. Она носила их каждый день — когда убирала прихожую, когда изредка выбегала на улицу, чтобы вынести переполненный мусорный мешок, когда пекла прощальный торт…
Нужно нарисовать еще шкаф с книгами, висящие рядом на стене остановившиеся часы и постель Аарона — ту самую, укрытую пледом, короткую, куда, наверное, не помещались, если вытянуть, его ноги…
Ей вдруг стало легко. Эти картины, в отличие от тех, где она пыталась изобразить его лицо, удавались — вдохновение не оставляло ни на минуту; Райна устряпалась разноцветными пятнами, как маляр, но на ее лице впервые за долгое время играла улыбка. Она все помнит, помнит… То место, где она была счастлива, ту погоду, ту атмосферу — комнаты, крыльцо, прихожую, цвет пуховика, который они вместе выбрали для нее в магазине.
Не замечая мира снаружи, держа в руках кисточку, Райна полностью погрузилась в воспоминания.
Ее собственная кухня — куда просторней и богаче той, что все еще витала в воображении, — тонула в вечернем синеватом свете. Пустая, гулкая, такая же одинокая, как хозяйка. Хромированная поверхность просторной раковины, гладкий и белый бок похожего на объект из фантастических фильмов холодильника, яркие диодные лампочки индикатора температуры воды — этих — местных — деталей Райна не замечала.
Вместо дождливого лета, заглядывающего в окна пентхауса и ласкающего подоконники каплями, она продолжала тонуть в уютной, давно канувшей в прошлое зиме — там было хорошо и спокойно, там было правильно, там был он. В Девенпорте до сих пор хрустел под подошвами снег, там она была другой — живой и целой, — там будущее еще не было определено и потому манило ласковой неизвестностью.
В холодильнике еще остался кусок ветчины и хлеб, Райна наскоро соорудила "холостяцкий" ужин, заварила чай. Во второй раз за этот необычный и удивительно теплый по настроению день задумалась о том, что ей все‑таки стоит вернуться к мечте и заняться тем, чем всегда хотелось, — созданием дизайна ювелирных украшений. Нужно будет купить блокнот — нет, лучше альбом — и начать рисовать. Изгибы дужек, окружности колец, их витые и сложные детали; подбирать под оправы формы драгоценных камней.
Зачем, почему она так долго откладывала любимое занятие в дальний ящик? Ведь теперь есть деньги, теперь можно не просто рисовать, но и воплощать нарисованное в реальности — начать серийный выпуск, открыть сеть салонов, придумать имя.
"Поиграться бы со своим настоящим именем и его — Аарона — фамилией. Придумать что‑то такое — эдакое, чтобы никому не понятно, какой за всем кроется смысл, и чтобы красиво звучало…"
Из размышлений ее вывел пикнувший в кармане телефон — пришла смс.
Номер оказался странным и незнакомым — странный код, странные цифры, — но текст очень быстро все прояснил:
"Объект по вашему запросу не найден. Одна четвертая от запрошенной суммы изъята с вашего счета за проделанную работу. Успехов!"
Райна прекратила жевать бутерброд и отложила его в сторону — пропал аппетит.
Нет, она была готова к плохим новостям — по крайней мере, ей казалось, что она была готова, — но теплое воздушное настроение тут же ускользнуло в трубу.
За окном накрапывало; на кухне сделалось совсем темно — под потолком автоматически зажглись неяркие желтоватые лампочки. Забылся не купленный блокнот, испарились мысли про название для новых салонов, вдруг снова забылась мечта — обиженно мелькнула хвостом и скрылась в наваливающемся тумане депрессии.
Райне хотелось вновь провалиться в ту зиму — юркнуть в нее, как в теплую норку, схорониться там до лучших времен и заснуть. Но в стекла продолжало настойчиво и монотонно стучать сырое и равнодушное лето.
— Вы по поводу моих бумаг?
Следом за смс — не прошло и пяти минут — позвонил юрист Доры. Попросил принять его — сообщил, что это важно, но причину визита из холла внизу пояснять не стал; Райна нажала кнопку открытия дверей подъезда.
Сейчас он поднимется и скажет, что тоже ничего не нашел. Ни одной зацепки, ни одной неверно сформулированной фразы — ни — чего — го. Как же, ведь это Комиссия! Неужели они могли где‑либо ошибиться? Быть такого не может…
