Вот и стоял он посреди своего шикарного дома и голодно озирался. Вспомнил, что в морозилке валялась пачка сосисок. Радостно выудил ее, одинокую, распотрошил и кинул в микроволновку. Вот и ужин! Хлеба нет, не беда! Зато есть банка солёных «огурьев». Ел горячие сосиски и вытаскивал соленья прямо рукой из банки. Почему –то ему часто носили банки с вареньем, огурцами и прочими домашними заготовками. Вероятно, сердобольные женщины понимали его холостяцкое положение и таким образом жалели и подкармливали.
А потом завалился на диван с книжкой. Понимал, что надо бы почитать журнал новый, управленческий, но отказать себе в малом удовольствии не мог. Мама в детстве приучила к чтению, за что благодарен он был ей по сию пору.
Машка в это самое время, принимала душ и посмеивалась. Снова над овощным довольствием! Надо завтра утром приготовить боссу салат из овощей, как мамуля учила и выдать в качестве намека, что, мол, паёк приняла и считаю его барские обязательства выполненными. Может, конечно, рассердится, но Машка не могла ему простить своего собственного, позорного утреннего побега.
Поковырялась на кухоньке, заварила свежего чаю и достала из духовки ватрушек. Местный творог, даже купленный в магазине, не в пример московскому! Аж желтизной отдавал по причине правильной, сбалансированной жирности.
Уселась за стол в горнице и поднесла чашку к губам, а тут стук в дверь. Снова Волохов? На вечерний харч?
На пороге увидела Машулька бабку. Ну… как бы так сказать… Бабушками таких не называют. Бабкой тоже странно, потому, как Машка считала такое обращение грубым. Пожилая женщина? Тоже не то…
- Добрый вечер.
- И тебе, - бабка та в одной руке держала утюг.
Агрегат был мощный, выпуска прошлого века. В другой бабкинской руке сумочка, трогательный ситец в меленький цветочек. Маша не стала задавать вопросов на пороге, и пригласила нежданную гостью войти.
- Проходите, пожалуйста. Я только не знаю, как Вас по имени –отчеству.
- Любовь Павловна.
- Рада знакомству, Любовь Павловна, - а бабка уже бодро шла в горницу, попутно окидывая взором цепким и приметливым все, что встречала на своем пути.
Задержалась возле полок с фотографиями.
- Твоя семья, Марья? – окей…пусть будет так.
- Да. Это мама и папа. А это мы вместе в парке. А вот на море. Вы садитесь, пожалуйста. Чаю будете? – не то, чтобы Маша обрадовалась странной, любопытной бабке, но согласитесь, пожилого человека выгонять неприлично.
- Буду, - выдала бабка и уселась за стол, не выпуская из рук ни утюга, ни сумки.
Машка подсуетилась и выставила перед Любовью Павловной чашку и тарелочку. На тарелочку положила теплую ватрушку и уселась напротив, ждать, пока та соизволит пояснить ей цель визита, блин. Хотя, Маша и так уже догадалась, что визит нанесен для удовлетворения любопытства. Бабка разглядывала Машку, а Машка ее.
Глаза у той были серые, вострые. Волосы темные, с проседью, собраны в низкий, тугой пучок. На вид годам к семидесяти. Одета опрятно – кофта и юбка. Платка не было, хотя Машка уверена была, что в деревнях бабульки в платках ходят. Складывалось ощущение, что по молодости бабка была симпатичной и вот эта привлекательность все еще заметна была за морщинами.
Бабка держала паузу, Машка терпеливо ждала. Первой не выдержала Любовь Павловна.
- У меня утюг сломался.
- Я уже догадалась. Может, новый купить, а? Этому сто лет в обед, - прямолинейная Машутка не стала охать и ахать, а предложила хороший вариант.
- Есть уже. Зять подарил. Не могу я им гладить! Привыкла к этому, хоть плачь. Возила на усадьбу, не приняли в ремонт, - и сидит, ждет.
- Давайте его сюда. Я починю, - вещь эта не убиваемая, но вот провода в таких агрегатах часто истирались, - Минут двадцать и готово. Подождете или завтра заберете?
- Подожду, - ну, конечно, а как же иначе?
Машка приготовилась к допросу, а его и не последовало. Вот странная бабка! Пока селянка пила чай и кусала смачно ватруху, Машка на краешке стола устроилась с новым проводом и принялась за починку.
- Домик у тебя справный. Мал только. Хотя для одной –то впору. Ты молодец, аккуратная. Пыли –то нет и все на местах. И себя опрятно держишь, даже дома. Бабы –то обычно по избе шастают кто в чем.
- У меня мама шьет хорошо. Сколько себя помню, у нее всегда такие милые домашние платьица были. Она и мне шила. Наверно, это привычка. И папе нравилось. Знаете, он всегда улыбался, когда видел меня и маму в одинаковых платьях. Говорил – мои девочки, - бабка слушала внимательно и не перебивала, - Вы родились в Красных Орлах?
- Местная я, - и опять молчит.
- Вы сказали зять у Вас. Значит, дочка есть?
- Есть. И сын. Все на усадьбе головной живут.
- А Вы что же?
- А кто мне там рад, а? У всех семьи свои, так зачем я под ногами у них крутиться стану?
- Не тяжело Вам одной?
- По разному бывает.
И снова разговор затих. Машка сделала вывод, что бабка не из болтливых и перестала вести светскую беседу. Утюг починила и сказала.
- Готово, Любовь Павловна. Проверим? – бабка не ворохнулась и Машка воткнула в розетку аппарат, - Вот. Греет, как новенький. У таких утюгов часто провода истираются. Вы, Любовь Павловна, если что заходите. У меня есть еще метров пять такого крученого в оплетке. Но, думаю, прослужит долго. Раньше делали крепкие утюги.
Бабка утюг проверила ладонью. Вытянула из розетки, завернула проводок вокруг корпуса и поставила на стол. Потом потянулась к своей сумке и достала оттуда яйца в пакетике. Штук пять.
- На ка. За работу.
- Не нужно вовсе. Любовь Павловна, я просто так починила. Никакой оплаты я не возьму с Вас.
- Бери, сказала, - и вот тут Машка кое –что поняла.
Похоже, к ней в гости пожаловала местный авторитет. Голос такой властности говорил об этом совершенно чётко, прямо. Да и сама бабка преобразилась. Лицо, до этого момента, обычное, подобралось, и проступили в нем резкие, твердые линии. Но Машка по своему характеру не любила, когда волю свою ей навязывали, тем более в такой грубой форме.
- Сказала, не возьму.
- Бери!
- Нет. И не нужно кричать на меня. Это никоим образом моего решения не изменит. Утюг работает, так что забирайте и идите домой. Или еще чаю? – Машка голоса на бабку поднимать не стала, неприлично.
Но и потакать какой –то местной бэндерше не хотела! Стояла и всем видом своим показывала – хрен те, бабка, а не прогиб!
- С характером, значится?
- С ним.
- Ну и ладно,- бабка легко убрала яйца в сумку, прихватила утюг и пошла на выход.
Машка за ней. На пороге Любовь Павловна задержалась.
- Спасибо, Мань. Ватрушки вкусные. И за утюг, - и ушла, прямая, словно и не бабка вовсе, а женщина средних лет.
И как это понимать? Машка головой покачала и пошла прибрать со стола и спать ложится. А что? Встать надо пораньше и приготовить для босса задуманное угощение ради ржаки.
Глава 6
Ночь в деревне дело особое. Спит все! Это не город с бесконечной его жизнью. Музыкой, вывесками, сиренами скорой помощи и полиции. Громыханием клубов и поздними театральными спектаклями. Если и слышны в селе были какие –то звуки, то исключительно экологичного проявления. Природного, так сказать. Даже вздохи влюбленных парочек, что прячутся за углами сараюшек и под заборами, можно отнести к прекрасному природному инстинкту размножения.
Самбрера спал и пел во сне. Нет, не ту мексиканскую песню, что стала поводом для его прозвища, а ту, что напоминала ему о единственной его любви. Давешней и безответной. Занятно, что песня была женской и исполнялась певицей Анной Герман. Только в виде известной актрисы выступала Маруська, справная деваха.
Альберт спал и улыбался. Снилась ему Машенька Кан с ее очаровательным личиком, попкой и ножками. Он сам, герой и высокопоставленный работник (согласно сценарию сна), катал Машеньку в красном кабриолете по Красным же Орлам, а она улыбалась ему нежно и восхищенно.
