этот не прошёл. Он, не будь дурак, всё про твоего Сергея узнал. А так – ты бы и его заставила квартиру продать…
–Вот уж от кого не убудет, так это от него, -вдруг сказала Милена. И с вызовом ненавидящими глазами на сестру посмотрела. –Он меня в эту квартиру после ЗАГСа привёл, он там меня трахал, слюни и сопли пускал, он на колени передо мной становился, когда я сказала, что б отпустил меня, что не могу я больше, и тут же опять меня трахал бл…! Пусть теперь и расплачивается за всё. И за тебя, кстати, тоже, Людка. Он ведь тебя бросил! На меня променял. А думаешь, легко два года жить с тем, кого ненавидишь?
Хорошо, что Людмила спиной-то на дверь навалилась. Знала, что мать непременно с той, другой стороны стучаться будет. Тихим шепотком из-за двери спрашивать: «Девки, вы там чего заперлись?»
–Зачем же ты, дура, замуж-то за Толика выходила? – спросила Людмила.
–Зачем-зачем… – искривившимся ртом передразнила сестра. –Что уж, и ошибиться в жизни нельзя?
–А с болезнью со своей придуманной, ты тоже ошиблась?
Милена с непонятной какой-то даже гордостью на Людмилу посмотрела. -Ты что думаешь, Людка, рак-то он только в поликлинике выявляется? – И сразу будто опала вся, руки опустила, обмякла. – Рак – он всегда сначала возникает в душе. Если не веришь – в интернете почитай. Там про это много написано. Я тебе сайт могу указать. Я знаю, что заболею скоро. Вот увидишь – точно заболею.
–На хрен мне сдался твой сайт. А вот то, что ты у матери квартиру решила отобрать – я тебе не спущу.
–Это, между прочим, и моя тоже квартира. Я, как и ты, в ней родилась. По закону могу претендовать на половину.
–На третью часть только!
–Почему это на третью? – И вдруг как в детстве наивно вскинула на Людмилу глаза. Вон они загорелись прежним влажным мерцанием, показались из-за занавесей нежных век. А под глазами-то уже мешочки, в уголках – морщинки сеточкой.
–А потому что квартира на троих. Она материна и наша с тобой. Я ведь, кстати, из неё до сих пор не выписана. В Москве на съёмной живу. Так что номер с квартирой у тебя здесь не прокатил бы.
–Ну, ты уже сколько лет за квартиру не платишь. Тебя теперь по суду на раз-два выписать можно…
Сердце у Людмилы в груди прямо остановилось от этих слов. Сразу вспомнилось сегодняшнее кафе и Толичка. И его слова про квартиру: «раз-два».
–Это ты сама придумала или бывший муж тебя научил? Или он пригрозил, что тебя выпишет из своей, а ты решила – меня с матерью из нашей?
А мать за её спиной всё никак успокоиться не может, всё скребётся в кухню. -Девочки! Неудобно же! Чего вы ушли? Сергей там один сидит, скучает…
–Пропусти! – Встала перед Людмилой Милена с чашками и чайником в руках. – Блюдца захвати и вазочку с конфетами!
Не выдержала Людмила. Схватила сестру за плечи. Затрясла так, что у той голова на тоненькой бледной шее даже замоталась.
–Вот, тебе конфеты! Вот, тебе печеньки! Вот, тебе твой Сергей и онкодиспансер вместе взятые! – Посыпалась из рук Милены посуда, гулко звякнули о старый линолеум осколки.
Ворвалась в кухню мать.
–Люда, что ты делаешь? Отпусти сейчас же! – Завизжала, стала тянуть Людмилу за руки, отталкивать от неё Милену. Закричала.
–Сергей!
Сейчас этот бугай меня по стенке размажет, – успела подумать Людмила, но рук не разжала. Услышала только, как хлопнула входная дверь. И отпустила вдруг сразу почему-то сестру. В детстве никогда куколку свою, Миленочку, не ударила ни разочка, а вот теперь… Дожили.
И Милена тоже услышала, что ушёл Сергей. Рванулась вдруг с небывалой силой: «Пусти!» Оттолкнула Людмилу, кинулась к дверям, распахнула. Заорала безумно: «Серёжа! Вернись! Я всё тебе объясню! Ты не виноват! Это я всё сама… Сама!»
Люда смотрела на руки свои, на осколки на полу, машинально прислушивалась к крикам на лестнице. В коридор выскочила мать. Затащила Милену назад в квартиру, захлопнула дверь. В коридоре схватила её в охапку, и как та не упиралась, втолкнула обратно в кухню.
–Давайте уж обе теперь поговорим. – И будто опять перед ней были не две взрослые женщины, а по-прежнему две её доченьки, две сестрички.
–Он ушё-ё-ёл! Навсегда-а-а! Он не верне-ё-ё-ётся… – Схватилась за голову и повалилась вдруг Милена прямо на пол, опёрлась спиной о холодильник и замерла в бессильной позе, расставив широко ноги, потом зарыдала диким, никогда ей не свойственным хриплым голосом. -И не вернётся он больше никогда-а-а, не вернётся… И всё это из-за тебя, Людка… Из-за тебя, гадина…
–Миленочка, успокойся! – засуетилась мать. -Успокойся, миленькая! Родная моя! Нельзя тебе так переживать, так волноваться… – И тут же: -Людка, что ты стоишь? Да что такое, чайник куда подевался? А на полу-то… Господи, чашки ни одной целой не осталось…
Миленка всё выла. Безысходно, натужно… «Не вернё-ё-ётся он! Не вернее-ё-ё-тся!»
–Людка, неси воды!…
–Откуда я возьму? К крану из-за неё не пройти!
–Неси из ванной!
Людмила прошла в ванную, огляделась. Всего-то часа три-четыре назад она была здесь полна глупых неясных надежд, мыла голову, расчёсывала волосы…
–Людочка, скорее!
Ну, если уж «Людочка»…
Под рукой даже стакана, из которого полощут рот, не оказалось. Мать закричала:
–«Скорую» вызывай!
Люда выскочила из ванной комнаты, скакнула в кухню. Милена корчилась на полу в припадке. Глаза её закатились, рот странно дёргался, мокрые волосы прилипли к щекам.
Люда повернулась, снова помчалась в ванную, осмотрелась в поисках таза. И таза-то нет! Схватила ведро, выбросила из него палку, которой моют пол. Где она слышала или читала, что от очень холодной воды может наступить остановка сердца? Да хоть что пускай уже останавливается, лишь бы обе уже замолчали!
Поставила ведро в ванну, открыла сначала один кран, потом другой. Ну, сейчас я вам обеим принесу водички! Пощупала рукой. Эх, жалко, что из второго крана кипяток хлещет. Не очень-то холодная вода получилась, но всё равно так, прохладненькая…
Ухнула на мать с сестрой всё ведро.
Жалко, камеры под рукой не было, телефон её на столе в «гостиной» остался. А так – вполне можно было бы триллер снимать. Все они мокрые, трясущиеся, на кухне потоп… Зато Миленка челюсть отвисшую назад приставила, задышала, глаза закатившиеся открыла, вокруг ими обвела, снова закрыла, руками себя обхватила, сидит на полу, трясётся, но уже молчит. Не воет.
–Поднимай её, мама, тащим в спальню.
–Постой, дай переодеться…
Да… раньше бы Людке такое не сошло. Отхлестала бы её мамаша. Как пить дать – отхлестала.
Ох, уж эта спальня… Крохотная комнатка с узкими кроватями – одна у окна, другая вдоль стенки. Между ними старый трельяж. В изголовье пара стульев. Больше и не помещается
