плечи. Я ощущаю прохладные ладони на своих раскаленных щеках и распахиваю глаза.
— Ты решила вступить в клуб десятитысячников?
— Что?
Егор здесь, мы вдвоем в закрытом пространстве. Места совсем нет, он возвышается надо мной, поглощая несчастные метры. Его запах перебивает любой другой, и я забываю, что еще минуту назад собиралась разбиться.
Воздуха не хватает, не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, чтобы не коснуться его грудью. Он так близко, что я ощущаю его дыхание на губах.
Я бросаю ручку, которую боялась отпускать, и сминаю пальцами его рубашку. Самолет трясет, но Егор помогает мне устоять. Он точно стальная опора, за которую хочется держаться.
Я была готова держаться за него всю жизнь.
Раскрываю губы ни то сказать что-то, ни то сделать необдуманный шаг.
— Здесь довольно грязно, — говорит он вдруг, отступая. — Выходи, я буду ждать снаружи.
И в следующее мгновение с единственным хлопком моих ресниц дверь закрывается, и я остаюсь в полном одиночестве.
А можно прямо до посадки просидеть в уборной? Ну, пожалуйста.
Аврора
NЮ — 18
Спустя пару минут я, посвежевшая и с дежурной улыбкой, с которой обычно веду утренние эфиры, выхожу из уборной, чтобы застать Егора за милой беседой с Анютой. Интересно, а форма стюардесс специально так сшита, что вот-вот треснет, или стоит написать анонимную жалобу руководству этого прекрасного создания?
Мерзкая особа эта Анна — я вижу на ее лице сплошное притворство. Хотя обо мне, кажется, она думает примерно то же самое.
Егор ей кивает, а затем, бегло оглядев меня, отступает с прохода и пропускает вперед.
— Все хорошо? — спрашивает, когда мы возвращаемся на места. — Если бы я знал, что ты так боишься летать, не звал бы.
— Ничего, все в порядке. Это все ради работы.
Мягкая линия его бровей тут же ломается, и лицо Егора сразу становится грубее.
— Конечно, работа, — впрочем, как и голос.
До начала снижения я успеваю выпить еще один бокал шампанского, а когда самолет заходит на посадку, снова прикрываю глаза и изо всех сил стараюсь глубоко и ровно дышать. Только вся гребаная медитация летит к черту, потому что Егор накрывает мою руку своей. Я смотрю на него, а он делает вид, что не замечает.
— Скажи, ты в Бога веришь? — спрашиваю его после очередной серии пугающих до дрожи сигналов и толчков.
— Есть такая шутка, что на падающем самолете нет атеистов, — отвечает он, и снова не на мой вопрос.
К моему страху, мы еще около получаса кружим над аэропортом из-за загруженности воздушного пространства, как сообщает командир в салон твердым и спокойным голосом. Их этому в летных школах учат? Жаль, что это не работает, потому как даже после полета я ощущаю себя будто в тумане — бреду через зал, заплетаясь в ногах, не вижу куда. Я не слышу, как Егор зовет меня, поэтому он хватает мой локоть и просто направляет в нужную сторону. Что-то бурчит про то, что мы не успеем закинуть вещи, потом говорит с кем-то по телефону, а выйдя на улицу, усаживает вместе с собой на заднее сиденье такси.
Наверное, только спустя полчаса пути, когда перед глазами мелькает берег реки и красивые церковные шпили, я перестаю быть пустой оболочкой и понимаю, что я в Москве. Тут же прилипаю к окну, потому что дальше Южного я, кроме моря и Питера, никуда толком и не ездила. А сейчас я в столице, где, кстати сказать, живет Нелли, которая каждый месяц зовет меня в гости.
— Все, дальше не проеду, — слышу я водителя, остановившегося перед шлагбаумом.
— И на том спасибо. Выходим.
Что? Я на инстинктах хватаю сумку и следую за Егором, а затем ежусь от холода под пронзительным порывом ветра — здесь явно прохладнее, чем на юге, но я об этом, конечно, не подумала.
Зато белье взяла с собой.
Я ненавижу мой внутренний голос.
Задираю голову и сразу узнаю это место — это же телебашня! Что мы здесь делаем? Ответа я, как всегда, не получаю, зато уже через пару минут Егор толкает меня к контрольно-пропускному пункту, где, сообщив фамилию, показывает паспорт, а меня называет своим «плюс один».
Я его плюс один. На центральном телевидении России. Боже мой.
Внутри, едва мы заходим, я теряюсь от гула, движения, спешки и толпы. Здесь снуют люди с бесчисленным количеством оборудования, камер, перед которыми я всегда теряюсь. Радио — это другое, там меня никто не видит, а вот перед объективом у меня немеет язык.
После одного звонка Егора встречает женщина, затянутая в строгий костюм и с целой кипой бумаг в руках. Она повторяет, что ему пора спешить к гримеру, потому что церемония награждения начнется через полчаса. Затем к нам приближается несколько человек в летной форме, которые улыбаются Егору и приветствуют его.
В этой суматохе все забывают про меня.
— Вы сможете проводить девушку в зрительный зал? — обращается он к женщине, указав в мою сторону. — Я сам найду дорогу.
— Мы ему все покажем! — наперебой галдят девушки в форме, пока парни лишь молча кивают.
Я уже ненавижу стюардесс, кому они вообще могут нравиться?
— Без проблем, но нужен временный пропуск, — сообщает та, что всеми командует.
— У меня не…
— Вы подавали заявку?
— Я н-не… — заикаюсь, как пятиклассница.
— Вы же сумеете что-то придумать? Мне сказали, вы можете все. — О, я вижу, как Сталь включает свой фирменный шарм.
И три, два, один…
— Конечно, — соглашается женщина и оценивающе смотрит на меня. — Подождите пару минут, я вернусь и подскажу, где вам оставить вещи и… все остальное.
Я нервно сглатываю.
Что-то происходит. Все расходятся в разные стороны по разным делам и, возможно, местам, а я все еще перевариваю информацию и пытаюсь понять, как оказалась здесь, на какой-то закрытой церемонии, куда попасть даже мечтать не смела.
— Егор! — я зову его вслух по имени, по-моему, впервые с нашей встречи у клуба.
Он останавливается, как-то услышав меня в этом невообразимом шуме, и выжидающе смотрит. Парни говорят, что подождут его на лестнице, уводят девушек, тогда Егор возвращается на несколько шагов ко мне и молчит.
Мы оба молчим.
Тридцать один, тридцать два…
— Спасибо тебе. Не могу… я не могу поверить, что ты сделал это для меня. И что тебе правда вручат какие-то медали. Я думала… ну, что ты шутишь.
— Рано благодарить, сначала сделай стоящий репортаж. — Он подмигивает, но глаза остаются серьезными, а потом добавляет тише: — Я ведь обещал.