— Не ругайтесь! — то ли попросила, то ли приказала Эмма, что в данной ситуации прозвучало странно и как-то нелепо. Почувствовав, как последние силы уходят она покачнулась и схватилась дрожащими руками за лацканы дорогого пальто, чтобы в следующее мгновение тихо расплакаться на чужой мужской грудии, выплёскивая напряжение последних дней. Finita la commedia…
Глава 11
Он знал что так будет. Где-то на подсознании он ждал этого. Нет, не именно то, что увидит больную девчонку и отчаявшуюся мать. Просто так квартиры не меняют на заведомо худший вариант и суррогатными матерями не становятся — это факт. Как и понимание того, что это несёт за собой новые проблемы.
Смущённый ничего_не_понимающий взгляд девочки и плачущая на груди беременная женщина вызывали какую-то щенячью жалость и желание не помочь, нет, а убраться отсюда подальше и закрыть глаза и уши, чтобы этого не видеть и ничего не знать. Трусливо. Жалко. И от этого ещё более страшно.
Тяжёлый ком застрял в горле не давая произнести ни слова, впрочем и слов-то в голове не было. Одна пустота. Хотя одна мысль мелькнула: чего он добился своим любопытством? Мало ему свалившихся проблем? А впрочем ничего не мешало ему сейчас уйти из этой квартиры и сделать вид, что ничего не было. Так было проще. Так бы он и сделал ещё месяц назад. Но что-то надломилось в нём в последнее время. То, что выворачивало душу наизнанку и заставляло по-новому смотреть на этот мир, отчего сейчас он не мог ступить и шагу назад, чувствуя, как намокает от слёз рубашка через распахнутое пальто.
Как и любой мужчина Ник не переносил женских истерик и слёз, они его раздражали. Да ещё и огромный живот упирался в него, заставляя нервничать.
— Мам? Всё в порядке? Это отец твоего ребёнка? — спросила девочка взволнованно и попыталась выехать из комнаты, но застряла на пороге. Раз, другой, и скрип колёс словно эхо последних слов, добивающих своей наивностью.
— Нет, родная, это не он. Всё х-хорошо…
Эмма судорожно выдохнула и отстранилась от мужчины. Подняла голову и мутными от слёз глазами посмотрела на причину своего нервного срыва:
— И-извините, п-просто навалилось…
Ник понял, что слишком долго изображает статую и пора переходить к активным действиям, иначе драматичная приветственная сцена затягивается, начиная напоминать плохую комедию.
— Тебя как зовут? — обратился он к девочке с улыбкой. Оглядывая худенькую фигурку он пытался представить сколько ей лет. Шесть? Восемь? Слишком взрослый взгляд и правильная речь. Он и у здоровых детей с трудом понимал возраст, а здесь…
— Марта.
— Хорошо, Марта, нам с твоей мамой необходимо поговорить. Подскажешь, где кухня?
— Там.
Девочка махнула на одну из двух оставшихся закрытыми дверей и Ник едва ли не закатил глаза: надо же такое спросить. Как-будто было реально заблудиться в этой коробке, по ошибке именуемой квартирой.
Эмма встрепенулась и словно вспомнила, что хозяйка здесь всё-таки она.
— Пройдёмте, я приготовлю чай. Марта, посиди, пожалуйста, в комнате.
Прошла мимо девочки и отточенным жестом вскинула ладонь, приложив её ко лбу дочери. Облегчённо выдохнула и открыла дверь, приглашая мужчину на кухню:
— Проходите, я сейчас присоединюсь.
Ник снял пальто в прихожей, разулся и прошёл на кухню, усевшись за небольшой стол. Обвёл глазами тесное пространство, отметив чистоту, несмотря на довольно скромный интерьер.
Эмма вошла и прикрыла за собой плотно дверь. Постаралась взять себя в руки и подавить нервную дрожь. Что ж теперь… Она отметила как и без того тесное пространство кухни уменьшилось под напором мужского присутствия, размаха широких плеч и терпкого дорогого аромата. Под пронизывающим изучающим взглядом прошла к чайнику, налила воды и поставила его кипятиться. Привычные простые движения помогали прийти в себя и немного успокоиться. Вдох-выдох. То, что ей было в данный момент жизненно необходимо.
Никлас не мог отвести взгляд от женщины и, благодаря тому, что она отвернулась от него, мог подробно изучить её. Всё-таки как она была похожа на Ханну! Даже такая, уставшая и осунувшаяся она напоминала ту женщину, которая была так ему дорога. Белокурые волосы, изящный, несмотря на беременность, изгиб спины, тонкие запястья и лодыжки. Встряхнул головой, отгоняя морок и встретился глазами с глубоким карим взглядом. Не голубым, к счастью… Да и пластика другая, более медленная и тягучая.
— Я… Видимо я должна объясниться…
Было видно, что Эмме тяжело подобрать слова и он оценил то, как быстро она пришла в себя, с каждой секундой возвращая образ холодной "я всё могу" женщины. Вот только он уже увидел её другой, и какую бы маску она не надела теперь — это было не важно.
— В общем, мне всё понятно. Но я бы хотел услышать правду. Например о том, как мой брат вышел на тебя. Ничего что я на ты?
Выкать в такой ситуации казалось ему лишним. Тем более, что он ощущал какую-то взаимосвязь, когда встречаешь близкого человека через долгое время. Внешняя схожесть с Ханной была тому причиной или что-то другое — Ник не мог оторвать от неё глаз. Непередаваемое и тревожащее чувство.
Эмма лишь пожала плечами: нарочитый этикет был настолько несущественнен сейчас. Вода вскипела и она поспешила заняться приготовлением чая, что дало ей немного времени привести мысли в порядок и решить, с чего начинать свою исповедь. Что бы она сейчас не сказала — ничего не изменить. Никто не должен был узнать, что у неё больной ребёнок. Никто из тех, кто знал о её суррогатном материнстве. Теперь всё зависело от этого незнакомого, чужого человека. Она давно уже не верила в сказки. Но, смотря в его слишком красивые как для мужчины глаза, такие пронзительные и внимательные, она ощутила где-то глубоко внутри, в самом дальнем уголке своего раненого сердца надежду. Надежду на то, что он поймёт. Но вот примет ли? Глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду, и начала свою исповедь.
Обессилив от последних новостей Эмма сидела на лавочке в парке в окружении нормальных, благополучных людей, вышедших с семьями на прогулку, и ломала голову, что предпринять. Внезапно накатившая волна страха и одиночества пронзила её и прошлась мелкой дрожью по уставшему телу. Последнее время она выбрасывала из головы мысли о будущем, жила одним днём и, как думала, за сильной мужской стеной. Которая на поверку оказалась остатками соломенного шалаша. Подул чуть сильнее ветер и снёс её защиту к чертям собачьим, обнажив неприглядную правду жизни: она и не была по-настоящему за мужем. И даже не отсутствие штампа в паспорте стало тому причиной. А самая настоящая трусость.
Разве ей было не страшно, когда она узнала диагноз своей дочери? Разве сердце не щемило от неопределённости? Однако она хотела бороться, хотела верить, что всё получиться. Вот только пропустила, в какой момент её стена, её опора сломалась и отец Марты ушёл от них, ушёл от ответственности, не выдержав напряжения. В какой-то мере она его понимала и малодушно винила себя за то, что не смогла его удержать.
Да, он в первое время продолжал их материально поддерживать, ведь страховка не могла покрыть расходов на лечение. Но как только наступила ремиссия этот поток прекратился. Вот только и мужчина прекратил с ними всякие контакты, что Эмма простить так и не смогла. Хорошо, что до болезни дочери Эмма успела закончить медицинские курсы и могла найти хоть какую-то работу медсестры, потому что в своё время рано родила и посветила себя дому.
Но несколько месяцев назад наступило ухудшение. Анализы давали только одну надежду: нужна была пересадка костного мозга. Здесь даже о страховке речь не шла. Где найти столько денег, чтобы ускорить операцию? Как не упустить такое важное время, потеря которого могла обернуться непоправимым последствиями? Как найти приличную работу и одновременно ухаживать за ребёнком, нуждающимся в ежечасной заботе матери?
