святого, где готовка, а где я! Однако пару раз мельком видела, как это делается. Эх, Варька-Варька, кудесница, где же ты когда так нужна?! Вот уж кому точно не составило бы труда приготовить шедевр даже из этого нищебродского набора.
Пока хозяин-барин с кем-то увлеченно трындит по телефону, я тут значит должна ишачить. Чудесно! Из заложницы меня переквалифицировали в раба!
Смотрю на продукты передо мной, кручу задумчиво картошку, будто впервые вижу в жизни. За этим занятием меня и застает Демьян. Заходит, стряхивает снег с головы, хмыкает, и, зыркнув на меня, произносит:
— Посуда в печке, — и еще раз меня осмотрев, добавляет, — ее помыть если что нужно.
Фыркаю, поражаясь наглости этого тролля. И сама бы додумалась, тоже мне… Мне хочется все это выбросить, убрать с глаз долой и не травмировать свою психику, но кушать мне хочется еще больше. Поэтому решаю, что себе приготовлю, а этот.… Как он там говорил: «Кто не работает, тот не ест?». Вот именно!
Пыхтя, достаю чугунный казанок и тупой, как тролль нож. Оглядываюсь в поиске раковины, заглядываю за печку, под стол, захожу в комнату, где закинув руки за голову, валяется мой захватчик. Бреду в растерянности обратно на кухню.
Где в этом клоповнике, мать вашу, раковина?!
— Что ищешь? — слышу хриплый усталый голос из комнаты.
— Раковину.
До моих ушей доносится несколько смешков. Он что ржет? Надо мной?
— Ее здесь нет, — даже как-то весело произносит уже за моей спиной.
Вот тут и наступает ступор. К-как нет? Кручу головой по сторонам, словно ища подтверждение тому, что парень надо мной потешается, но ничего. Ее и правда — нет.
С печки он снимает ведро, наливает в рядом стоящий железный тазик, разбавляет холодной водой и достает моющее с губками, ставит передо мной на стол.
Он определенно точно издевается.
— Это не настолько сложно, как может показаться. А еще вода не ядовитая.
После этих слов он возвращается в комнату. Я сглатываю, зажмуриваясь. Я просто хочу домой. Хочу домой. Туда где есть водопровод и, черт побери, раковина! Кто здесь спрашивается жил? Снежный человек?
— Я не буду это мыть, — срываюсь, психом ударяя рукой по столешнице, отчего немного горячей воды проливается на мою руку, что заставляет меня змеей зашипеть. Проклятье!
— Ладно, — подозрительно быстро соглашается. — Тогда можешь погрызть картошку.
Гаденыш. Неужели он не голоден? Почему он говорит таким тоном, словно это мне одной нужно? Поди, набил свое брюхо по дороге, а мне эту халтуру притаранил.
Едва ли не со слезами на глазах, разрываю упаковку губок, беру кастрюли, которые грязные настолько, что я чихаю. И начинаю намыливать все это добро, кляня и отца и этого жлоба почем свет стоит.
Да. Да! И еще раз да! Я не привыкла мыть посуду. Я не привыкла готовить и жить в бараках. Мне нравится уют, тепло и комфорт. Ради всего святого, мы же в двадцать первом веке, а не в пятнадцатом!
Но, тем не менее, я стою и прислуживаю тут. И если когда тебе за твой труд платят в этом нет ничего постыдного, то бесплатно я чувствую себя служанкой. Теперь идея выскочить замуж не кажется мне такой страшной. Все познается в сравнении.
Демьян отрывает свою задницу только для того, чтобы поменять воду на чистую. И мне кажется, ему доставляет удовольствие меня эксплуатировать.
— Промывай тщательнее, принцесса.
Стискиваю зубы сильнее, давая себе обещание отомстить.
Когда с посудой покончено, мне кажется, словно я полдня таскала на себе мешки. Слишком утомительная и грязная работа. И это вы слышите от бывшей официантки, м-да… Нож невероятно тупой. Клянусь, картошку легче деревом почистить. Однако я молчу. Молчу и чищу, почти как примерная золушка. А-то что после очистки остается половины картошки.… Ну, что тут поделать.
— Ай! — шиплю, наверное, в третий раз, когда нож соскальзывает и вонзается в палец, оставляя неглубокую рану.
Втягиваю в себя воздух, кидаю картошку в кастрюлю, дуя на палец.
— Безрукая, — комментирует Демьян, появляясь как черт из табакерки.
Ну да! У него же целая куча дел. То выйти посмалить, то лясы поточить по телефону. Нет, чтобы помочь бедной девушке!
— Раз такой умный — сам чисть, — раздраженно брякаю.
— Это бабское дело — жратву стряпать.
Гори в аду, женоненавистник!
— Это ущемление женских прав.
— Да? — лукаво поглядывает из-под ресниц, — подай на меня в суд.
И все же ему удается меня удивить, даже когда я потеряла в его человечность всякую надежду. Демьян берет нож, натачивает, а после вновь уходит. Куда и зачем — неизвестно. Впрочем, и я не интересуюсь.
Чищу лук, и все на этом мои познания заканчиваются, что делать дальше — дремучий для меня лес. Неизведанный и страшный. Впервые задумываюсь, а я что я, собственно говоря, стряпать собралась?!
Гляжу на это все в замешательстве, словно продукты чудесным образом сами себя приготовят. Но нет, спустя пять минут ничего не меняется.
Ладно, наверняка сперва это все нужно порезать. Полагаю, у любого даже самого заурядного повара случился бы приступ, увидь он, как я поиздевалась над овощами, будто пьяный просто махал по доске. От проклятого лука в глазах появляются слезы. Он что всегда такой ядовитый?! Или это какой-то особенный вид?
Шмыгаю, утираю нос, заставляя себя резать дальше, потому что мой пустой желудок бунтует. Требует пищи и урчит так, что медведь проснувшийся от спячки позавидует. В процессе этого появляются мысли о жареной картошке, на чем и останавливаю свой выбор. Это не должно быть особенно сложно, к тому же это мой максимум. Ставлю сковороду, заливаю маслом и скидываю туда всю эту спесь.
Устало валюсь на стул, вытираю невидимые капельки пота со лба рукой. Поворачиваю голову к окну и замечаю Демьяна, что в одной футболке колет дрова. Мышцы на его предплечьях натягиваются, когда он заносит топор над головой, а после одним четким ударом раскалывает полено на две части. Его рельефное тело определенно точно не выращено на стероидах. Парень отлично справляется. Он не лишен силы и умеет работать руками.
Мне доводилось видеть много привлекательных парней. Некоторые из них клеились, но вряд ли хоть один из них так же ловко умеет орудовать топором и размахивать кулаками. Будь тут Улька она бы заценила и охмурила, столь интересный экземпляр. Вот только я не Улька, поэтому гадаю, сколько ему понадобится секунд на то чтобы свернуть мне шею. Пять? Десять? Очередной меткий удар и часть дерева отлетает. Две. Не больше.
Внезапно сковорода начинает шкворчать. Подскакиваю с места, но еда атакует меня раскаленным маслом, целясь прямо
