печалят стычки внутри вашего круга. Так быть не должно. Учитесь, пожалуйста, находить точки соприкосновения для здорового общения...
— Они её уже нашли, — насмешливо комментирует кто-то, вызывая смешки ребят. — Точку соприкосновения.
Мы с Громовым снова встречаемся взглядами, и меня вновь топит смущение, но я делаю над собой усилие и прожигаю убийственным взглядом Агеева, который вздумал рявкать в мой адрес.
— Завидуют только слабаки, знал? — насмешливо и неожиданно для меня интересуется Никита.
— Довольно, ребят, — примирительно замечает куратор и продолжает свою речь. — К здоровому общению так же относятся компромиссы, терпение и уважение чужого мнения и пространства. Впрочем, вы ребята не глупые и в конце концов отыщете способ общаться, не прибегая к унижениям, насилию и прочему в этом духе. Итак, кто выскажется следующим?
Как любила саркастично замечать моя учительница по русскому языку, задав вопрос о походе к доске:
— Лес рук, даже не знаю, кому отдать предпочтение...
Но полминуты спустя вперёд подаётся блондин:
— А что, если некоторые из нас цепляются к твоему прошлому и ненавидят тебя за него, пусть ты и осознал, что поступал неправильно? Как налаживать здоровое общение в таком случае?
Чудесно, богатого и беспечного мальчика беспокоит мнение едва знакомой девчонки.
Я скрещиваю руки на груди и откланяюсь спиной на угол спинки, не собираясь в этом участвовать.
— Ты можешь напомнить ему, что у каждого здесь рыльце в пушку, — хмуро замечает Громов. — В том числе и у него. Так что пусть не задирает нос.
На последних словах этот придурок смотрит тяжёлым взглядом на меня.
Надо же, какие мы проницательные. Вот только я здесь нахожусь не за свой проступок. А мои собственные едва сравняться с проступком блондинчика.
Но от его слов стыдно мне становится, чего уж там.
— Никита прав, пусть и слегка грубоват, — улыбается Станислав Викторович. — Вас определяют ваши поступки, поэтому никогда не поздно начать поступать правильно. Дай понять этому человеку, что ты хочешь измениться в лучшую сторону, и думаю, у вас всё наладится.
Я поджимаю губы, позволяя задержаться в моей голове опасной мысли о том, что каждый человек вправе допускать ошибки... Ведь главное — это намерение постараться их исправить.
Чёрт бы побрал этого диджея-щёголя!
Дальше высказываются ещё пара ребят, но я их почти не слушаю. Я всегда была человеком общительным, но сейчас мне как никогда хочется остаться наедине с собой. Этот исправительный лагерь, будь он неладен, делает со мной что-то непонятное.
Исправляет?..
— Ну что ж, раз больше желающих высказаться нет... — возвращает меня в реальность голос куратора, — то перейдём к развлекательному. Хотите принять участие в спортивных состязаниях? Таких, как баскетбол, волейбол, футбол...
— Футбол! — одновременно выпрямляемся на местах мы с Громовым и обмениваемся подозрительными взглядами.
— Здорово, что желание есть, — смеётся куратор. — Посовещайтесь командой, а завтра в это же время дадите мне ответ. На сегодня, пожалуй, закруглимся. Хорошего вечера, ребята.
Станислав Викторович уходит, и ребята начинают высказываться наперебой.
Но тут Оксана поднимается на ноги и всё разом умолкают:
— Спорт — это не то, от чего девочки приходят в восторг, как мальчики...
— Говори за себя, Окс, — хмыкаю я.
Она морщит носик на то, как я сократила её имя, и соглашается:
— Хорошо, не все девочки его любят. Я точно не намерена участвовать, так что дальше вы обойдётесь без меня. Таня?
— Эм... Я играла в школе в волейбол, — беспощадно краснеет она от всеобщего внимания, и говорит при это ужасно тихо. — Но не то чтобы хорошо...
— Тогда нам обоим здесь нечего делать. Пойдём.
Девчонки уходят, и большинство пар глаз парней впиваются в меня, словно ждут, что я тоже свалю.
— Я буду играть в главном составе в футбол, ничего не знаю! — заявляю я, скатываясь на освободившееся место на диване.
— А ты умеешь? — недоверчиво-насмешливо спрашивает всё тот же Агеев.
— Умею, — киваю я и сужаю на него глаза: — И уж получше того, как ты умеешь острить.
Стас смеётся и сочувствующе хлопает Агеева по плечу, вроде как соглашаясь со мной. Я снова недовольно поджимаю губы, потому что не нуждаюсь в чьём-либо одобрении моих высказываний.
— Кто ещё умеет и хочет играть в футбол? — отрывая от меня изучающий взгляд, интересуется Громов.
В итоге мы останавливаемся на двух видах командного спорта: футбол и баскетбол. На футбол, кстати, команда собралась быстро, а на баскетболе больше всех настаивал здоровяк, да так трогательно, что парни согласились его поддержать. А о волейболе мы даже не вспомнили.
После парни решают подняться в гостиную и продолжить соревнования по гонкам. Стас при этом смотрит на меня виновато и даже задерживается возле меня, но я отворачиваюсь, и он, кажется, психанув, уходит.
Я ещё некоторое время сижу в одиночестве, а затем тоже иду наверх.
По лестнице вечно кто-то спускается и поднимается, я лавирую с одной стороны в другую, чтобы ни с кем не столкнуться, но на пролёте между третьим и вторым этажом мне загораживают дорогу трое парней.
— Гляньте, кто это здесь у нас... — лыбится во всю ширь рта один из них. — Навозница!
Ха, выискался свидетель утренних событий? Чёртов Громов!
— А ты, стало быть, из тех, кто повторят плоские шутки других? — усмехаюсь я. — Потому что своих мозгов нет?
— Намекаешь на то, что я дурак?
— Вообще-то, говорю прямо, — закатываю я глаза.
Лицо парня краснеет от злости, он неожиданно поднимает руки и пихает меня к стене:
— Рот закрой! Или я его тебе закрою!
Я ощутимо ударяюсь лопатками и затылком об стену, но не обращаю внимания на боль. Потому что неожиданно задумываюсь о том, что у Громова терпения будет побольше, чем у этого осла. Восстанавливаю равновесие и усмехаюсь:
— Напугал до ужаса.
Парень дергается в мою сторону, но между нами неожиданно вырастает высокая фигура... Громова.
Откуда он взялся?
Одно смазанное движение и в стену рядом со мной впечатывают спину этого осла.
