моменту, когда его обнаружат, никаких доказательств моей причастности к этому не останется.
– Ты уберешь свидетелей? – с намеком тычу большими пальцами себе в грудь. Кир в ответ хищно оскаливается:
– Нет. Всего лишь подчищу записи камер.
– Это не поможет, если я буду свидетельствовать против тебя. – Не знаю, зачем лезу на рожон.
– Ты не будешь.
– Так в этом уверен?
– Конечно. Аня, ты умная женщина и понимаешь, что тебе никто не поверит.
Я до того расшатана, что продолжать разговор просто нет сил. Но я все равно уточняю:
– Почему это?
– Потому что ты очень заинтересована в том, чтобы, убрав меня с радаров, прибрать к рукам наследство отца.
– Мне оно не нужно, – устало вздыхаю я.
– Расскажи об этом ментам, которые станут тебя допрашивать.
Осознание того, что он скорей всего прав, выбивает последнюю подпорку. Отвернувшись, вгрызаюсь зубами в плечо, чтобы не завыть в голос. Все же играть в сильную женщину и быть ей – две большие разницы. А ведь я, вжившись в роль, уже было поверила, что выковала в себе стальной несгибаемый стержень. Но ни черта! И Кир это понял сразу.
– Постой, – вскидываюсь, – а куда мы едем?
– Домой.
– Ты же говорил – завтра!
– А потом тебе к глотке приставили нож. Я не могу тобой рисковать. К тому же один день ничего не изменит.
– Я не буду с тобой трахаться сегодня! Ты что, не видишь?! Я и так не в себе!
И уж не знаю, почему, но именно эти слова достигают цели. Кир резко выворачивает руль. Останавливается, прижавшись к обочине, и поворачивается ко мне. Глаза горят демоническим огнем, крылья носа нервно вздрагивают:
– Именно потому, что ты не в себе, я спущу тебе с рук последний выпад.
– Да что я такого сказала?
– Ты обесценила мои чувства.
– У тебя нет чувств! – срываюсь. – Забыл?! Ты самовлюбленный, озабоченный маль…
Договорить Кирилл мне, конечно же, не дает. Обхватив ладонью затылок, он резко притягивает меня к себе и зло затыкает мой рот своим. Зубы хищно смыкаются на нежной мякоти губ. Я бью наотмашь, но где там? Псих скручивает меня без особых усилий. Вплетается пальцами в волосы и больно оттягивает, чтобы потом очень нежно… невероятно нежно зализать им же и нанесенную ранку.
– Выводишь! – хрипит, зарываясь носом в волосы за ухом. Знаю! Только не понимаю, зачем это делаю.
Сзади нетерпеливо сигналят. Стали мы черте как, полностью перегородив крайнюю полосу движения.
– Езжай, пожалуйста, Кир.
На разный лад сигналят уже сразу несколько машин, но мальчишке хоть бы хны.
– Все, что тебе про меня говорили…
– Что? Неправда? – шепчу устало.
– Только в той части, которая не затрагивает тебя. К тебе у меня столько всего, Аня, что меня, блядь, на части рвет.
Да. Он уже заявлял нечто подобное. Но я не уверена, что это возможно. Копаться же в этом сейчас, когда и без того нервы до предела натянуты, совершенно не хочется. А что хочется? Не знаю. Если только тишины и покоя, которых мне не видать, продолжи я спорить. Вот почему остаток пути я отмалчиваюсь.
К дому мы подъезжаем, когда уж совсем стемнело. Поскольку Кирилл задерживается, чтобы припарковать машину, внутрь я поднимаюсь одна. С моим нынешним пребыванием здесь несколько примиряет тот факт, что после моего изгнания внутри многое поменялось. Иначе все бы напоминало о Викторе. И о том, что произошло.
– Мама?
Замираю, прислушиваясь к тому, как отчаянно сжимается в груди сердце.
– Привет, Ариш. Еще не спишь?
– Я Кира жду. А ты что здесь делаешь?
– Кирилл ставит машину в гараж. А я… – усмехаюсь, не уверенная, что сумела убрать из голоса горечь, – решила воспользоваться твоим предложением. Если оно все еще в силе.
Ариша хмурит темные бровки, будто уже забыв, что мне предлагала.
– Ты будешь жить с нами? Здесь? – недоверчиво оглядывается.
– Мне бы очень хотелось жить с тобой, да. Здесь, или где угодно.
Ари выглядит сбитой с толку. Видно, она не очень понимает, что мне мешало это сделать раньше. Не объяснять же дочке, что одним из условий наших встреч с ней было то, что я ни при каких обстоятельствах не имела права рассказать свою версию того, как и почему нас разлучили! Хотя вчера я вроде и попыталась как-то мягко это до нее донести. Не вышло. И повторяться – пока смысла нет. Видимо, ей просто нужно немного времени, чтобы меня услышать.
Вожу взмокшими ладонями по одежде, злясь на себя за то, что понятия не имею, как подступиться к собственной дочери! В конце концов, психанув, решаю сделать так, как подсказывает материнское сердце. Подхожу ближе, притягиваю Аришу к себе и ласково целую в макушку.
– Ариш, ты почему еще не спишь? – раздается за спиной голос Кира. Быстро он справился. – Завтра у нас сложный день. Забыла, что ли?
– Нет. Просто не спится.
– А хочешь, я почитаю тебе? – вызываюсь несмело и, может быть, зря, ведь я ни черта не знаю о ритуалах, которыми сопровождается Аришкин отход ко сну. Вдруг мое предложение покажется ей смешным? Вдруг в семь лет уже не читают сказки на ночь? А если ей их вообще никогда не читали? Чувствую, как слезы подступают к глазам.
– Давай, Ари, дуй с мамой. Ты вчера как раз на самом интересном месте уснула.
А до этого ей читал он? Моя голова сейчас взорвется! Я просто не знаю, как на это реагировать. Благо моей реакции никто и не ждет. Ариша пожимает плечами и, поцеловав брата в щеку, резво взмывает по лестнице. Мне остается лишь подняться за ней.
Стараясь выглядеть максимально уверенно, помогаю Ари устроиться в кровати. Поправляю подушку, накрываю ее одеялом в хрустящем от свежести пододеяльнике. Мне тоже после всего мучительно хочется вымыться. Кажется, от меня на много метров несет испытанным страхом и нагретой собственной кожей сталью приставленного к глотке ножа. Впрочем, желание принять душ и на сотую долю не так сильно, как желание просто побыть с Аришей. Мое сердце мучительно ноет от любви, а голос то и дело срывается на эмоциях.
– А сама читать, что, ленишься? – улыбаюсь, касаясь пальцем нежной округлой щечки.
– Почему? Я читаю Киру, когда он устает. Правда,
